205 еще, чтобы, как говорят здесь, погреться, пехотинцы в темное время вгрызаются лопатами и кирка-мотыгами в мерзлую, твердую как камень глину, усовершенствуя для себя новые гнезда с противоположным сектором обстрела. Наш Наливкин находится у командира батальона. Они оба уральцы и нашли общий язык. Шелепов и я тоже нашли точки товарищеского соприкосновения с соседями, пехотинцами, разместившимися подобным же образом в сенях. Один из них – земляк Шелепова из Читы. Он постоянный наш гость, хороший собеседник и рассказчик. Это хорошо, что дюжий народ в нашем батальоне, все уральцы да сибиряки. Ведь сколько верст пеша стодвадцатимиллиметровые минометы и противотанковые ружья на плечах наши читинцы пёрли. Соль на спинах, а пёрли... – А что же немца-то совсем не вышибли? – не то спрашивает, не то упрекает Шелепов, не отрывая от уха телефонной трубки. – Попробуй вышиби! Он те вышибет! Это мы на рассвете врасплох его. Не думал он, что мы с ходу развернемся лицом на север да в атаку. Вот и вышибли его из теплых изб, а потом из траншеи штыком выколупали, – поясняет земляк. – Если бы не штык да не злость, не знаю чё и было бы. Остервенели мы тогда, и все нипочем. А немец штыка боится, это я точно говорю. Видел, сколько их тут наворочено? – А чё не хороните? – интересуется Шелепов. – Успеем. Пока не до того. Пусть уж подождут мертвяки-то. – Это для чего еще?!. – Не видел? Мы их впереди окопов поклали и глиной присыпали! – пояснил земляк и как ни в чем не бывало спросил: – У те, паря, закурить-то есть? – У него спроси, – указывает на меня Шелепов. – Есть, – отвечаю и охотно подаю кисет. Нравится мне этот разговорчивый читинец. – А ты, паря, сержанта Кольку Губарева случайно не знаешь? – оборачивается Шелепов. – Как не знать, знал. Помкомвзводом в третьей роте был. – Дак чё, разве его нету? – Чё-то не вижу. Может, в медсанбате или подале, а может,
RkJQdWJsaXNoZXIy ODU5MjA=