223 значит, по четыре снаряда на ствол, а если заградительным – все двенадцать. А он, милый, осколочно-фугасный-то, шесть с половиной кило. Вот и упаришься! Стволы накалились, краска коробится. Из камер пламя пышет, будто и назад стреляет. Только успевай отскакивать. Берет все же меня интерес. Силен, видно, в теории этот заряжающий. Спрашиваю про бронебойный снаряд. – Подкалиберный-то? – подхватывает собеседник. – У него сердечник твердый. Как шило прошивает... и бензин взрывает... для «тигров» бережем!.. Умолкаем. Шуршит над головою «огурчик» от Гитлера. – Во, пристреливается... Неправильно берет «в вилку», – комментирует собеседник. Замечаю: – Как знать, неправильно ли... – Да, денек! – продолжает как ни в чем не бывало Валуйский. – Били, били по одному прицелу – кричат: «Левее!» Бьем по другому – опять кричат: «Правее!» А через полчаса – еще правее... Подсказываю: – Значит, и на Теплое, и на Самодуровку, и на Кашары пёрли фрицы... – Откуда знаешь? – удивляется собеседник. Хватит ему глаголить. Надо дать понять, что и мы не лыком шиты. – Знаем... Не унимается парень. – Должно, тепло было им и в Теплом, и в Кашарах. Сотни две снарядов только мы выпустили. Сквозь общий гул улавливаю шуршание. Настораживаюсь. Летит еще один курлыкающий – дальнобойный. Он рвется где-то не так уж далеко. Да, должно быть, по нам бьют. – Валуйский! К орудию! – доносится охриплый голос Злочевского. –Сей моме... Земля ухает, сдвигается, сдавливает. И жгучая боль под каской, шум в ушах. Пытаюсь вдохнуть – в рот набивается чернозем. Жарко.
RkJQdWJsaXNoZXIy ODU5MjA=