Хранитель правды о войне

42 живыми они пришли домой. На одной из встреч фронтовиков в Курске я видел сержанта, который 11 раз был ранен на войне. Уцелел и мой ровесник – капитан, начальник штаба моего дивизиона. Даже ранен не был. Штаб-то свой для сохранности я в двух-трех километрах позади передовой размещал. В атаки на немецкие штыки они не бегали и не ползали. День и ночь под боевым немецким огнем, под злым ветром и морозом не грелись своим дыханием в кулачок. Они проживали чаще в хатах прифронтовых деревушек, а то и в хоромах заграничных дворцов. Особого героизма проявлять им было и негде, и не с кем: врагов-то поблизости не было. Но штабники сочувствовали нам, людям с передовой, переживали за наши жизни и немного стыдились. Моему начальнику штаба в дружеской беседе все хотелось выяснить, откуда в боях у меня и моего окружения отчаянная храбрость бралась. «Я бы так воевать не сумел», – откровенно признался он. И вот однажды, в декабре 44-го (мы уже в Венгрии воевали), меня бездыханного, мокрого, грязного и в крови мои разведчики с наступлением темноты притащили на плащ-палатке в тыл с передовой, в штаб моего дивизиона. Я был без сознания, без пульса и дыхания. Ехать на машине в санбат при таком сотрясении мозга было нельзя, и меня лечил фельдшер моего дивизиона Костя Матвеев в венгерском домике, где они жили. Когда контузия прошла и я стал разговаривать, слышу вопрос: – Откройте нам, пожалуйста, товарищ капитан, самый заветный свой секрет. Ну откуда у вас берется такая смелость, чтобы решиться свершать не только невозможное, ну такое, какое до вас никто на всем нашем фронте не смог сделать да которое и произойти-то могло только ценою вашей собственной жизни? – Смелость – дело наживное и вырабатывается у человека с детства, – ответил я. – Сумел бы ты раз-другой одолеть свою робость, проявить характер – мог бы стать смелым. Тут большое значение имеет и семья, и воспитание. А также примеры родителей, даже родственников. У меня был очень смелый отец. В