9 июля 1889 года в небольшом уездном городе Льгове Курской губернии в семье страхового агента Н. Асеева родился сын, которого назвали в честь отца Николаем.

Голос свистит щегловый, мальчик большеголовый, встань, протяни ручонки в ситцевой рубашонке.

    Пройдут годы, и этот мальчик «большеголовый» станет одним из зачинателей советской поэзии, пронесет через всю жизнь любовь к городу своего детства. В самом деле, мало у кого из писателей можно найти столь частые упоминания, такие теплые задушевные слова о местах, где родился и вырос.
    В автобиографии Н. Асеев так писал о Льгове: «Городок был совсем крохотным - всего в три тысячи жителей, в огромном большинстве мещан и ремесленников. В иной крупной деревне народу больше. Да и жили-то в этом городке как-то по-деревенски: домишки соломой крытые, бревенчатые, на задах огороды; по немощеным улицам утром и вечером пыль столбом от бредущих стад на недальний луг; размерная походка женщин с полными ведрами студеной воды на коромыслах... Город жил коноплей. Густые заросли черно-зеленых мохнатых метелок на длинных ломких стеблях окружали город, как море... Малый город, а старинный. Имя ему было Льгов; то ли от Олега, то ли от Ольги название свое вел; верно, был сначала Олегов или Ольгов, но со временем укоротилось слово - проще стало Льговом звать... Вот так и стоял этот старозаветный город, стараясь жить по старинке»(1). Прямо на конопляники выходил он одним краем, и на самом краю, упираясь в чащу конопли, стоял одноэтажный домик в четыре комнаты, где родился и вырос Н. Асеев.
    Не очень отличалось его детство от жизни десятков со­седских ребят, босиком бегавших по лужам после грозового дождя...
    Свою мать мальчик помнил плохо: она умерла, когда сыну было всего шесть лет. Отец был постоянно в разъездах, колесил по городам Курской губернии, нередко вместе с маленьким Колей. Об этих полузабытых впечатлениях детства Асеев напишет впоследствии в поэме «Маяковский начинается»:

    Вскоре после смерти матери отец женился вторично. Дед и бабушка Пинские, родители матери, оставили внука у себя. В автобиографии Николай Асеев говорил, что первым и главным его воспитателем был дед Николай Павлович Пинский - строитель местной больницы, фантазер и выдумщик. Страстный охотник, рыболов, влюбленный в родную природу, он часто брал с собою внука, и они пропадали по неделям в лесах и на реке.
    Мальчик заслушивался красочными рассказами деда из охотничьей жизни, которых тот знал множество. И первые стихи он тоже услыхал от деда. Дед пел, аккомпанируя себе на торбане, старинном русском музыкальном инструменте.
    В статье «Русский стих», вошедшей в книгу «Разговор о поэзии», Н. Асеев писал о том, что на всю жизнь запомнил стихи, которые по старинному русскому обычаю пел его дед. «Устный стих... существовал в народе, и не только в виде былин и песен, которые имеют опору в сопровождающем их музыкальном аккомпанементе. И не только древние гусли, но и до наших дней сохранившиеся бандуры и торбаны в значительной степени помогали исполнителю в строе повествования. Это был обычно речитатив, заканчивающийся аккордом струн и мелодической голосовой нотой. Так пел мой дед, аккомпанируя себе на торбане.
    Только много позднее узнал я, что слышанное мною от деда было отрывком из шевченковского «Слепого»:

Чайки-челны спускали. Пушками их уставляли, Из широкого устья днепровской выплывали Среди ночи темныя, Среди моря синего, За островом Тендром утопали, Погибали...

    Теперь я беру, конечно, уже канонический текст, но я помню, что именно так, целым куском, шел речитатив, трагически заканчивающийся рыдающим аккордом струн и длительным дрожанием старческого голоса. Меня, ребенка, тогда это трогало до слез, да и сейчас трогает. Это был стих, сопровождаемый аккомпанементом струн; это был прообраз давнего времени, когда стих и мелодия были объединены не только рифмой и размером, но и главным образом выразительностью исполнения»(2).
    Особенно запомнились Николаю Асееву «охотничьи истории» деда. В одном из писем Н. Асеева есть подробное описание этих рассказов.
    «Первым живым поэтом, встретившимся мне в жизни, был мой дед Николай Павлович Пинский. Но фантастические рассказы о собственных приключениях должны были бы быть записанными - с рифмами или без рифм, - оставаясь настоящей поэтической выдумкой. Например, о быках, дравшихся у шалаша, в котором дед заночевал. Быки дрались так яростно, что от летевших от ударов их лбов искр загорелся шалаш. Или же о зайце, унесшем дедовы часы. Зайца этого потом, когда он из русака сделался уже беляком, все же настиг выстрел деда.
    Часы оказались в целости, висели у зайца на шее, но что удивительно - они все еще шли! Вот какой был завод!
    И попробовали бы вы, будучи слушателем, усомниться в слышанном. Как все самолюбивые авторы, дед критики не терпел!" (3).
    Характерно, что во всех воспоминаниях о Николае Павловиче Пинском Асеев подчеркивает, что именно деду он обязан своим поэтическим дарованием, поэтическим видением. Асеев пишет, что дед был знатоком языка, говорил на чистейшем орловско-курском диалекте, обладал способностью увлекать слушателя своими красноречивыми рассказами. Любовь к нему поэт позднее выразил в стихотворении «Дед»:

Травою зеленой одет, лукавя прищуренным глазом, охотничьим длинным рассказом прошел и умолкнул мой дед. И я, его выросший внук, когда мне приходится худо, лишь злую подушку примну, все вижу в нем Робина Гуда. Зеленые волны хлебов, ведущие с ветром беседу, и первую в мире любовь к герою, к охотнику - к деду.

    От деда у Асеева и подлинная любовь к фольклору, и яркость, былинность речи, и «курских глаз его синева».
    С такой же глубокой любовью вспоминает Асеев о бабушке, Варваре Степановне Пинской, бывшей крепостной, которую дед, полюбив, выкупил из неволи.
    Бабушка была неграмотной, но обладала превосходной памятью, знала массу пословиц и поговорок, часто рассказывала внуку истории о давней жизни и быте, о крепостном праве. Добрая, работящая, она в молодости была красавицей, да и в пожилые годы сохраняла следы былой красоты. Жена Н. Асеева, Ксения Михайловна, рассказывала нам, что бабушка была маленькая, вся белая, как голубка, с огромными голубыми глазами, в которых всегда светилась доброта и какая-то детская радость.
    Больше всех на свете Варвара Степановна любила внука, и Коля платил ей столь же глубокой привязанностью. Бабушке Н. Асеев посвятил стихи, вошедшие в цикл «Курские края»:

Бабушка радостною была, бабка иволгою плыла, пирогами да поговорками знаменита и весела. Хоть прописана в крепостях и ценилась-то вся в пустяк, но и в этой цене небольшой красовалась живой душой. Не знавала больших хором, не училась писать пером, не боялась ходить босой по лугам, покрытым росой.

    Николай Асеев часто вспоминал, что от бабушки у него врожденное чувство слова, что именно она еще в раннем детстве научила внука задумываться над загадкой слов.
    В очерке «Моя жизнь» поэт писал: «Город Курск - «Куреск», «Куроск». Ведь не от слова же курица происходит его старинное название! И я стал рано задумываться над этим именем, стараясь разгадать его происхождение... История городов моего детства увлекала меня в летописи. С них я и начал свое знакомство с литературой».
    Несмотря на неграмотность Варвара Степановна превосходно знала родной язык. На всю жизнь запомнил поэт бабушкины пословицы, поговорки, ее любовь к точному образному слову.
    В статье «Жизнь слова» Н. Асеев вспоминал: «Моя бабка, помнившая еще крепостное право, всегда поправляла говорившего, что нужно пойти за водой: «За водой пойдешь - не вернешься! По воду пойти - вот как надо сказать!». Для нее слово «вода» было еще полно живого значения пути, уводящего куда-то вдаль!»
    Он писал, что никакая школа, никакой специальный вуз не могут научить писателя понимать жизнь слова так, как учит этому народ. «Народный говор, бытовая речь пронизаны образами, живописны, красочны, дают пищу воображению». Поэтому не случайно Н. Асеев называет своими учителями в поэзии деда и бабушку Пинских, прекрасных знатоков русского народного языка.
    Юность Н. Асеева связана с городом Курском. С девяти лет отдали его в Курское реальное училище. Годы детства на всю жизнь запомнились поэту: и катания на санках с горы, и сверкающая на солнце река Тускарь, и детские игры.

О, республика детских лет, государство, великое в малом! Ты навек оставляешь след отшумевшим своим снеготалом.

    Годы пребывания в реальном училище были для Асеева годами мужания. В то время в Курске, как и всюду после 1905 года, проходили революционные выступления. Вместе с друзьями- реалистами Н. Асеев принимал участие в тайных сходках. Как вспоминала жена Асеева Ксения Михайловна, однажды за пение революционных песен он с товарищами был арестован. Позднее Асеев будет писать о годах своей юности:

Не захлопнуть ли вновь урок, сухомяткой не лезущий в глотку? Не пойти ль провести вечерок на товарищескую сходку?

    Еще будучи в реальном училище, Н. Асеев писал стихи, увлекался театром, мечтал об артистической деятельности.
    Но Н. Асеев никогда не забывал города детства, родные курские края; ведь они ему «в жизнь указали пути, звук свой в сердце вложили».
    Уже в преклонном возрасте Николай Николаевич писал, что самые сильные впечатления, которые навсегда остаются в памяти и в сердце человека, - это впечатления детства.
    «Ни роскошные крымские, ни величественные кавказские красоты не создавали у меня в памяти такого прочного образа, как конопляник против нашего старого дома во Льгове; это море конопли, куда мы ребятами уходили в поисках при­ключений, в большинстве случаев сочиненных собственной фантазией. Даже итальянские впечатления - чудесные остатки римских кварталов старого города, даже соборы и дворцы Флоренции и Венеции не заслонили в памяти вида родного домика с деревянным крылечком, на котором так не сиделось в детстве. Не заслонились в памяти и крутые повороты лугового Сейма, опушенные темнеющей зеленью дальних дубрав. И я почти с тоской, как о потерянных чудесах, вспоминаю о городах моего детства - о Курске и Льгове, о Судже и Обояни, о Рыльске и Фатеже», - писал поэт в автобиографии.
    Эти слова раскрывают нам силу любви Н. Асеева к родному краю, они ключ к тому, почему в своем творчестве множество раз, в течение всей жизни, поэт возвращается к городам своей юности.
    В 1927 году Н. Асеев приезжает в Курск со своим учителем и другом Владимиром Маяковским, 19 и 20 февраля в нынешнем гарнизонном Доме офицеров состоялись их выступления. В расклеенных в городе афишах не было имени Н. Асеева, так как совместно они должны были выступать позднее, на Украине. Но когда Николай Николаевич узнал, что Маяковский будет в его родном городе, он с радостью согласился принять участие в этой поездке. Ранним февральским утром В. В. Маяковский, Н. Н. Асеев и П. И. Лавут прибыли в Курск. С вокзала ехали на извозчике. Н. Асеев с большим волнением рассказывал о старинном Курске, объяснял, что находилось в том или ином здании раньше. Маяковский слушал жадно, расспрашивая о подробностях, обратил внимание на многочисленные флюгера, бывшие на многих домах в то время.
    Н. Асеев (по воспоминаниям П. Лавута) любовно рассказывал о традиционной в Курске резьбе по дереву, украшающей дома. Остановились в гостинице, и сейчас же Асеев повел Маяковского осматривать город, показал здание бывшего реального училища, вспоминал о детстве и юности. Вечером 19 февраля состоялась первая встреча поэтов с курянами. Маяковский выступил с лекцией «Лицо левой литературы», чихал стихи, отвечал на многочисленные записки. Во время второго отделения он объявил: «Со мною приехал талантливый поэт, ваш, курский поэт Николай Асеев. Своими стихами он доставит вам удовольствие. Для вас несомненный выигрыш».
    Н. Асеев читал курянам «Синих гусар», «Русскую сказку», «Время лучших». Все бывшие на вечере вспоминают, с какой теплотой встречали куряне своего земляка, ведь среди слушателей были и те, кто знал Н. Асеева по реальному училищу, были друзья его юности.
    20 февраля вечером Маяковский выступил с лекцией «Идем путешествовать», рассказал о своих заграничных поездках, о том, что видел в других странах. После доклада В. Маяковский и Н. Асеев, сменяя друг друга, читали свои стихи. Те, кому посчастливилось быть на вечере поэтов, вспоминали, что тогда Маяковский с особым чувством прочитал свою поэму «Рабочим Курска, добывшим первую руду», а Н. Асеев - некоторые стихи из цикла «Курские края».
    Этот лирический цикл составили стихи: «Вступление», «Детство», «Мальчик большеголовый», «Дом», «Дед», «Бабка», «Город Курск», последние строфы которого были дописаны в 1943 году, то есть уже после освобождения Курска от немецко-фашистских захватчиков:

Он теперь опален войной,
а тогда был так безопасен...
Как давно не бывал я в нем,
как я многим ему обязан!

    Очевидно, у Н. Асеева был замысел создать большой цикл стихов о родных краях. В. Мильков в книге «Н. Асеев» пишет: «Вероятно, автора долгие годы не покидала мысль создать лиро- эпическое повествование, составленное из отдельных законченных, но сюжетно связанных стихотворений - «поэму в стихах». На эту особенность замысла указывает и «Вступление» из двух стихотворений, обозначавшее главную тему и обещавшее довольно широкий охват событий, выходящий за пределы только личных воспоминаний о детских годах. В черновом автографе, не вошедшем в печатный текст, были строчки, определенно связанные с «расширительным» планом замысла «Курских краев»:

Таково описание мест, где кладется завязка романа (4).

    Во «Вступлении» к циклу Асеев пишет о жизни дореволюционного Льгова, о том жестоком, грубом, с чем довелось ему столкнуться в детстве:

Хоть и у тебя немало мокрых свежих рощ - лишь щеки утирай, - я тебя, не славлю, курский округ, соловьиный край. Что мне вспомнить? Чем меня дарила родина щербатая моя? Рябые да траченые рыла - пьяные дядья да кумовья.

    Жизнь Льгова мало чем отличалась от жизни уездных городов тогдашней России. Асеев в письме к льговскому краеведу С. В. Лагутичу писал, что быт «был довольно-таки страшноватый: власть исправника, почти неограниченная в своем произволе, купечество из старообрядцев, кулачные бои, горькое похмелье ремесленников, самодурство и чванство окрестных помещиков».
    Эти воспоминания рождают строки огромной силы обличения:

Со времен забытого удела на веки веков здесь земля не струнами гудела - громом волосатых кулаков. Били в душу, душу выбить силясь, а потом - иди ищи, кто пустил густую кровь с потылиц, чьей свинчаткой свернуты хрящи.

    Однако главным мотивом цикла «Курские края» является любовь к родной природе, городам детства, к вскормившей поэта земле. Стихи этого цикла, глубоко лирические, проникнуты патриотическим пафосом.
    В том же письме к Лагутичу Николай Асеев пишет: «Но густые заросли конопли, в которую мы, мальчишки, забирались, как в девственный лес, но близость лесов и свежее дыхание реки, близость к народу, умному и работящему, окружавшие меня в детстве, были сильней других впечатлений»:

Стойте крепче. Вы мое оплечье, вы мои деды и кумовья, вы мое обличье человечье, Курские края.

    Курские края становятся символом России. В стихотворении «Мальчик большеголовый», обращаясь памятью к годам раннего детства, поэт пишет:

Встань здесь и подожди-ка; утро сине и дико, всех здесь миров граница сходится и хранится.

    Всем хорошо известны слова Асеева, сказанные им еще в середине 20-х годов: «Я лирик по складу своей души, по самой строчечной сути». Эти слова с полным правом можно отнести к циклу «Курские края». И недаром А. С. Карпов в книге «Николай Асеев» пишет: «Появляются стихотворения, составившие затем цикл «Курские края», - открывающие нового, неизвестного до сих пор Асеева. Поэзия глубинных российских краев и полузабытое очарование детства определяют тональность этих стихов, мягкую, раздумчивую».
    В стихотворении «Детство» особенно сильно звучит тема слияния человека с родной природой. Курский соловьиный край дал голос молодому поэту, и поэтому с такой любовью Н. Асеев рисует льговский пейзаж:

Через Сейм деревянный мост, и соловьиный передний пост на ракитовой лунной поляне. А за ним, меж дубов, у ворот князь-Барятинского парка, их насеяно невпроворот, так, что небу становится жарко. Тут и там, и правей, и левей, в семь колен рассыпаются лихо, - соловей, соловей, соловей - лишь внимать поспевай соловьиха.

    Из цикла «Курские края» привлекает стихотворение «Город Курск». Перед глазами поэта проносятся картины детства:

Город Курск стоит на горе, опоясавшись речкой Тускарь. Хорошо к ней слететь в январе на салазках с крутого спуска. Хорошо, обгоняя всех, свежей кожею щек зазяблых ощущать разомлевший снег, Словно сок мороженых яблок. О, республика детских лет, государство, великое в малом! Ты навек оставляешь след отшумевшим своим снеготалом.

    В конце стихотворения, окрашенного глубоким лиризмом, звучит гордость за свой город, за своих земляков:

Город Курск на веков гряде, неподкупный и непокорный. На железной залег руде, глубоко запустивши корни.

    Эти стихи - не только свидетельство благодарности вскормившей поэта родной земле, любовь к людям, которые научили его любить родину, быть верным ей до конца. Еще одна чрезвычайно важная для поэта мысль проходит через весь цикл. Асеев пишет, что своим поэтическим талантом он тоже обязан родимой земле:

Соловьями наш край знаменит, он не знает безделья и скуки, он, должно быть, и кровь пламенит, и хрустальными делает звуки.

    Нужно сказать, что Асеев был прекрасным знатоком русского языка и признанным авторитетом в этой области. Не случайно Маяковский, сомневаясь в каком-нибудь слове, часто спрашивал о нем у Асеева.
    Во многих статьях, письмах, в беседах с друзьями Асеев подчеркивал, что любовь к русскому языку у него с детства, что еще мальчиком он хорошо знал устное народное творчество, живой говор курян. Об этом же он пишет в стихотворении «Детство»:

Суджа, Рыльск, Обоянь, Путивль, вы мне верную службу служили. Вы мне в жизнь показали пути, Вы мне звук свой в сердце вложили.

    Тысячи нитей связывали Асеева с Курском всю жизнь: он часто писал о родном городе, вспоминал о нем, был верен старым друзьям, до конца своих дней переписывался со многими курянами.
    В тяжелые военные годы поэт с болью думает о судьбе родного города. В 1943 году он дополняет стихотворение «Город Курск» последней строфой:

Он теперь опален войной, а тогда был так безопасен... Как давно не бывал я в нем, как я многим ему обязан!

    Шли годы, многое менялось в жизни поэта, но неизменной оставалась любовь к родным курским просторам. В 1957 году поэт шлет своим землякам новогоднее послание «Счастья вам, дорогие куряне!»

Курские раздолья и угодья, курская повадка, удаль, стать... Разрешите мне на новогодье под окном у вас пощедровать! Добрый вечер, щедрый вечер, люди, все, кто мне по-прежнему сродни! Знаю я, что добрый вечер будет - щедрые и вечера и дни. Кланяюсь я Тускари и Сейму, кланяюсь я людям и полям. Радости, здоровья и веселья земляки мои, желаю вам!

    Говорят, что чувство родины, любовь к земле, где родился и вырос, обостряются с годами. И вот семидесятилетний поэт создает «Богатырскую поэму» с подзаголовком «Землякам - курянам». Поэма вошла в одну из лучших последних книг Асеева «Лад».

Был я молод, а стал я стар, время лезть к зиме на полати, но сердечной юности жар до сих пор еще не истратил. Кто в евангелие, кто в коран, веры многие есть на свете, я ж поверил в моих курян - «сведомых кметей»!

    «Богатырская поэма» проникнута любовью к родным местам, почти былинному прошлому курского края, и гордостью за исполинские силы курян, и восхищением прекрасным настоящим и будущим Курской области.
    Эпиграфом к поэме Асеев берет строчку из «Слова о полку Игореве: «А мои куряне сведоми кмети».
    В «Богатырской поэме» переплелись и древние сказания, и образы «Слова о полку Игореве», и наша современность. Героическое прошлое, русская история протягивают руку настоящему.
    Поэма посвящена родной курской земле, земле богатырского народа. Курские крестьяне для Асеева - это сказочные богатыри. И недаром многие строки поэмы перекликаются с былинами об Илье Муромце и особенно о Микуле Селяниновиче. Автор сам говорит об эхом сходстве:

И читая потом про Илью, про Микулу читая былины, я приравнивал их к былью земляков моих курских старинных.

    В сборнике «Лад» «Богатырская поэма» идет вслед за стихотворениями «Илья», «Микула», написанными в том же 1959 году. Автор как бы переходит от конкретных образов русских богатырей к собирательному образу богатырского народа, лучшее воплощение которого видел он в своих земляках.
    Так, в стихотворении «Микула» есть строки:

В нашем сердце - образ Микулы, неустанного богатыря. Он, закинувши в небо сошку, подымается в полный рост, пролунив от земли дорожку до могучих далеких звезд. Разве ж мы не Микулы потомки в богатырском нашем краю? Разве мы в мировые потемки Не метнули сошку свою?

    В «Богатырской поэме» с этими строками буквально перекликаются слова о родной курской земле,

что старинной была, но, за облако сошку кинув, на великие чудо-дела разогнула могучую спину.

    Устное народное творчество всю жизнь питало поэзию Асеева своими благотворными соками. И рисуя образ своих земляков, курских крестьян, Асеев наделяет их чертами «солнцебровых древлян плечистых», чьи «глаза были синью небес, облака были бородами». Это сильные мужественные люди, которые еще со времен «Слова о полку Игореве» героически сражались с врагом, а в мирные годы «боронили, пахали черноту наших пашен».
    Перед глазами поэта встают далекие картины детства. Вот деревенский мальчонка спешит в поле...

И когда, бороздой семеня, нес я полдничать им на поляны, до небес поднимали меня, вскинув на руки, великаны. Приподняв к самим небесам, вновь меня опускали на почву, чтоб я чувствовал землю сам под босою ногою прочно.

    Простой народ черпает силы у матери-земли, он силен и непобедим, если всеми своими корнями уходит в родную почву. Асеев нередко использует этот образ: человек, босой ступней соприкасающийся с матерью-землей, питается ее соками, становится сильнее и крепче.
    «Богатырская поэма» рассказывает не только о прошлом, но и настоящем и будущем нашей Родины, это «вдохновенное слово о тех, чьим трудом и ратным подвигом стояла и стоит русская земля».
    Великая Октябрьская революция разбудила к новой жизни курскую землю, которая «всей правдой своей души поняли: коммунисты правы». Только освобожденный народ, став полноправным хозяином своей страны, может построить счастливую жизнь.

Прошумело столетий чудо, отозвалось эхом в веках; было - вестью древнего люда, стало - вещью в наших руках.

    Внимательно следит поэт за героическими свершениями, происходящими в его любимом «соловьином краю».
    Курские «парни-богатыри» отстояли свою родину от врагов в суровые годы войны, а сейчас совершают чудеса в труде. Гордостью проникнуты строки, посвященные нашим сегодняшним дням.

Хоть, я знаю, невмоготу всех курян назвать поименно, поднимаю на высоту нашей области Курской знамена.

    И кончается поэма глубоко волнующими словами, идущими от самого сердца поэта-патриота:

И горжусь я и веселюсь, пусть и в сердце старостью ранен, что сильна моя новая Русь и что я ее сын - курянин!

    Эту большую любовь к родным местам, гордость за наш героический Курский край пронес через всю свою жизнь и завещал нам, своим землякам, большой, настоящий поэт Николай Асеев.

1. Асеев, Н. Моя жизнь / Н. Асеев // Советские писатели: Автобиографии в двух томах. - М., 1959. - Т. 1. - С. 88.
2. Асеев, Н.  Разговор о поэзии / Н. Асеев. -  М., 1962. - С. 68.
3. Там же.
4. Мильков, В. Николай Асеев / В. Мильков. -  М., 1973. - С. 77.

Т. А. Тартаковская