Иван Сергеевич Шмелев «Куликово поле»

     «Куликово поле» — это рассказ о чудесном явлении в Советской России святого преподобного Сергия Радонежского, ободряющего и укрепляющего оставшихся там христиан.
     С героями рассказа происходят мистические события, которые подтверждают идею И. Шмелева об исторической избранности русского народа. Православный народ, как пишет Шмелев, не может расстаться с верой в правду «почти фи-зи-чес-ки». Мистические события символизируют высшее указание, перст Божий...
     Василию Сухову, лесному объездчику при купцах и при советской власти, человеку, испытавшему и личное горе (одного сына убили на войне, другого «комитет бедноты замотал за горячее слово»), и народное, соборное («все погибло, и ни за что»), является на Куликовом поле сам преподобный Сергий Радонежский, с которым он передает старинный медный крест, знамение спасения, его господам Средневым в Сергиев Посад.
     Герои  рассказа – «бывшие» (бывший следователь, бывший профессор, бывший ученик В. О. Ключевского). И верующая в Божий промысел дочь профессора Среднева Оля, и материалист профессор Среднев, и маловер рассказчик, следователь, вынуждены поверить в то, что явившийся в Сергиев Посад посланник – сам преподобный Сергий Радонежский.
     Внутреннее преображение героев  раскрывает философскую тему всего творчества И. Шмелева – бессмертия и душевного покоя как данного Богом счастья. Как только следователь решает разобраться в таинственной истории с крестом, к нему приходит ощущение, что «времени не стало... века сомкнулись... будущего не будет, а все ныне»; Оля после встречи со старцем почувствовала, «будто пропало время, не стало прошлого, а все – есть», и покойная мама и покойный брат – с нею, потому что «живем ли, или умираем, всегда Господни», «у Господа ничего не умирает, а все – есть! нет утрат, а... всегда, все живет».
     От слов старца на Василия Сухова повеяло покоем; в доме Среднева повеяло «спокойствием уклада исчезнувшего мира», после встречи со старцем профессор стал как путник, «желанный покой обретший»; отец и дочь после благословения старца испытывают чувство «безмятежного покоя»; следователю показалось, что от Лавры «веяло покоем», а когда он все-таки поверил в явление Святого, сам стал «светло спокоен», и оттого его «сердце ликует» и он испытывает «чувство освобождения». Сошедший на героев повести покой приносит им ощущение воли. С помощью Бога повествователь одерживает внутреннюю победу «над пустотой в себе».
     В современных изданиях произведений И.С. Шмелева рассказ (в некоторых редакциях – повесть) «Куликово поле» датируется 1939-1947 гг. В 1939 г. он был впервые опубликован в газете «Возрождение», а в 1942-1947 гг. подвергся многократной переработке, которая привела к значительному обогащению содержания, усилению его программного характера.  Свидетельствует это о том, как важен он был для Шмелева, возвращавшегося к нему на протяжении 9-ти лет неоднократно.
     Тема освобождения получила развитие в процессе работы Шмелева над рассказом в 40-е гг., динамика ее обозначена вполне отчетливо: вначале рассказа высказана мысль об опасности порабощения, а завершается он радостью освобождения. Многоаспектность развития темы может быть выявлена сравнением текста трех редакций рассказа, которое стало возможным благодаря публикации материалов переписки Ивана Сергеевича Шмелева и Ольги Александровны Бредиус-Субботиной.
     В январе-феврале 1942 г. Шмелев переслал Ольге Александровне в нескольких письмах текст «Куликова поля» с посвящением ей: «Посвящается Оле, урожденной Субботиной». (Позже, в стихотворении, посвященном Субботиной, Шмелев написал:
Голубка чистая... моя родная Оля,
В предчувствии тебя творил я тот рассказ...
Нет, не рассказ то был, а некий странный Сказ,
Мой робкий Сказ, – про... что? Про "Куликово поле".
.................................................................................
И стал твоим мой Сказ про "Куликово Поле", –
И боль моя с твоей в святой любви слилась).

     Здесь рассказ, уже опубликованный в 1939 г., претерпел правку, что и удостоверено автором в письме от 8 февраля: «Выправлено мною — февраль 1942 г. Ив. Шмелев».
     Стремление к убедительности, доказательности, характерные для публицистики, так же, как и выраженная эмоциональность, определяются задачей рассказа, заново осознанной Шмелевым уже в 1947 г. с особой силой. Содержание целого ряда писем к Бредиус-Субботиной свидетельствует о том, что события 40-х гг. вновь обострили в нем чувство боли, вызванной насилием, совершенным десятилетия назад — в 1917 г., все еще совершаемом над народом, прошедшим новые испытания, одержавшим победу над внешним врагом; насилием — над святынями, важнейшими ценностями многовековой культуры России.
     Боль звучит в письме от 23 апреля 1947 г.: «там, каждую минуту... УХОДЯТ сотни мучеников! из которых дьяволовой машиной, во имя зла, вытягивают последнюю кровь! Мы потеряли силу воображать, мы слишком заняты собой, мелкой шумихой подлого времени, и все страшное, что идет — длится уже 30 лет, лишь безОбразно мелькает поверх сердца нашего, уже не трогая даже его грубой оболочки... То, что мучило ЛУЧШИХ все эти годы (МУЧИЛО, а не волновало только, вызывая на словесный протест!), что жгло меня, что отлилось МОЕЮ (и многих) болью и тоской во всем написанном мной за 25 лет, что нынче особенно остро (жжет меня, — ВСЕ это стало для многих — линяющим, теоретическим, неким поворотом «колеса Истории».
     Словом защиты родного, святого писатель считал свое «Куликово поле». В мае 1947 г. он высказался в одном из писем о своем рассказе: «Теперь моя задача — дать «Куликово поле» — ТУДА, к ограбленным. Знай: судебный следователь не только ведет следствие о чуде, а, главным образом, о страшном преступлении, и судит сам себя».
     В рассказах о России, созданных в 1920-е гг. и позднее, революция трактуется Шмелевым именно как экспансия злой темной силы, ущербности, бездарности, не способной созидать, но активной в разрушении. Распознание этой силы, с ее ложью, необходимо для сопротивления ей, освобождения, является условием возрождения. Расследование истинности чуда выявляет потерпевших в преступлении, совершенном под влиянием темной силы. Среди потерпевших — правда. Защищать нужно «попранную Правду». «Попранная» — чтение из редакции 1942 г. В 1947 г. правда названа «попираемой». Изменение свидетельствует об осознании писателем необходимости вступиться за Правду, что и стало одной из причин упорного редактирования произведения. Соответственно вносится еще одно изменение.
     Вспомним лишь несколько поправок, внесенных Шмелевым, чтобы показать, как важна была для него эта маленькая повесть:
     Первоначальное утверждение: «Расстаться с Правдой народ не мог» — дополняется, усиливается. «Расстаться с верой в нее православный народ не может почти физически... он чувствует в ней незаменимую основу жизни, как свет и воздух».
     Вносились и изменения, важные не только для одного эпизода, но и для всего произведения. Слова, произнесенные старцем на Куликовом поле (имя его не называется, рассказ Сухова отличается прикровенностью, стремится к ней и автор), подвергались изменению при редактировании. Подчеркнем введение писателем церковнославянизмов и устаревших оборотов. Здесь представляется важным сосредоточить внимание на содержании слов, звучавших на Куликовом поле.
     Так, в тексте 1942 г. за благословением старца следовало приветствие: «Здравствуй, родимый». В промежуточной редакции 1947 г. (по копии, выполненной О.А. Бредиус-Субботиной) оно звучит иначе: «Мир ти, чадо». Находка была закреплена, так как именно мир нужен страдающей душе Василия Сухова. Следующие слова старца в редакции 1942 г. свидетельствовали только о знании им уже произошедшего и происходящего незримо для глаз: «Крест Господень нашел… как  же  ты  думаешь ...». Новое содержание вложил в слова старца писатель в 1947 г. (текст копии): «Крест Христов обрел, радуйся. Чего же смущаешися, чадо?». Здесь позднее было заменено слово «чего» на старославянизм: «чесо».
     Просветляющей, освобождающей радостью проникнуты целые страницы рассказа «Куликово поле»: о радости, переходящей в ликованье сердца, говорят Оля и следователь; радость звучит и во второй главе — вместе с чувством вины человека, не умевшего ценить красоту и святыни России. Теперь они далеко, но они есть. В них — свидетельство возможностей человека, проявленных в творчестве, в служении, в ратном подвиге, в них — залог грядущего освобождения России от «окаянства», возрождения ее.
     Можно сказать, что перечень городов, крепостей, полей сражений и просто лесов, рек, озер в рассказе Шмелева по содержанию сопоставим со «Словом о погибели Русской земли»: в нем тоже речь идет о ценностях, которые предстают как ответ земного небесному; а полнота («испольнена земля Руская») земного на Руси связана неразрывно с христианской верой.