Я – русский человек и русский писатель. И я стараюсь прислушиваться к правде русской, т. е. к необманывающему, к совестному голосу духа народного, которым творится жизнь. Я принял от народа, сколько мог, – и что понял – стараюсь воссоздать чувствами... ...Никакие испытания не страшны, только бы душа России сохранилась. И.С. Шмелев Надо утешаться, очищаться, лечиться им. И.А. Ильин |
1943 год. Вторая мировая война в разгаре. Немцы бомбят Париж...
Было раннее сентябрьское утро, когда недалеко от дома на Рю Буало, где жил известный русский писатель И.С. Шмелев, упали сразу несколько бомб, превратив в развалины два здания напротив.
Обычно Иван Сергеевич вставал рано, а тут залежался в постели. Это и спасло ему жизнь.
Окна были разбиты вдребезги, спинку его рабочего кресла насквозь изрешетили острые осколки. Маленький листок бумаги влетел в комнату и опустился на его рабочий стол. Это была даже не икона, а репродукция картины «Богоматерь с Иисусом» итальянского художника Балдовинетти. Как залетела она сюда?.. Видимо, Царице Небесной было угодно сохранить жизнь русскому писателю-эмигранту, тяжело больному и одинокому. Сохранить жизнь и – изменить ее: на следующий день в одном из православных храмов Парижа Шмелев отслужил благодарственный молебен. И с новыми силами принялся за работу...
Вот как об этом написал позже сам Иван Сергеевич: «Много испытан, хватило бы на тысячу жизней. В кольце взрывов – шесть бомб упало округ, ближайшие – в 3-9 метрах… а я лежал в постели… и все окна и двери мои были сорваны, а я засыпан осколками стекла и поранен сквозь ватное одеяло! Было сие утром 3 сентября 43 года. И было знамение – потом! – на календарном листке 3-го сентября, – оторванном после многих дней, оказался отрывок из очерка моего “Царица Небесная” – из книги “Лето Господне” – со словами: “спаси от бед рабы Твоя, Богородице…” – и далее. И еще: в миг взрывов, сквозь искореженные жалюзи из планок деревянных, через миллиметровую щелку – ?! – влетел ко мне снимок с копии известной картины А. Бальдовинетти – “Дева с Младенцем Иисусом”, – сорванный с кнопок, из какой-то развеянной французской квартиры! – следы кнопок ясны. Это двойное знамение принял я на сердце. И еще было… но и сего довольно: “да веру емлю!»…
Мы не случайно начали наш рассказ об известном русском писателе Иване Сергеевиче Шмелеве с повествования об этом событии.
Пресвятая Богородица всю жизнь – от рождения до смерти – хранила Шмелева. И его героев тоже. Не случайно, во многих своих произведениях Шмелев рассказывает об иконах Пречистой, о Крестных ходах в Ее честь, о том, как помогала Царица Небесная ему и его героям.
Давайте вспомним хотя бы несколько эпизодов...
Вот Ванина семья в «Лете Господнем» принимает у себя в доме «Иверскую» икону Царицы Небесной: «...Вся Она – свет, и все изменилось с Нею, и стало храмом. Темное – головы и спины, множество рук молящих, весь забитый народом двор... – все под Ней. Она – Царица Небесная. Она – над всеми. Я вижу на штабели досок сбившихся в стайку кур, сбитых сюда народом, огнем и пеньем, всем непонятным, этим, таким необычайным, и кажется мне, что и этот петух, и куры, и воробьи в березках, и тревожно мычащая корова, и загнанный на погребицу Бушуй, и в бревнах пропавшая Цыганка, и голуби на кулях овса, и вся прикрытая наша грязь, и все мы, набившиеся сюда, – все это Ей известно, все вбирают Ее глаза. Она, Благодатная, милостиво на все взирает.
Призри благосердием, всепетая Богородице...
Я вижу Горкина. Он сыплет в кадило ладан, хочет сам подать батюшке, но у него вырывает служка. Вижу, как встряхивают волосами, как шепчут губы, ерзают бороды и руки. Слышу я, как вздыхают: "Матушка... Царица Небесная"... У меня горячо на сердце: над всеми прошла Она, и все мы теперь – под Нею.
...Пресвятая Богородице... спаси на-ас!..
Пылают пуки свечей, густо клубится ладан, звенят кадила, дрожит синеватый воздух, и чудится мне в блистаньи, что Она начинает возноситься. Брызгает серебро на все: кропят и березы, и сараи, и солнце в небе, и кур с петухом на штабели... а Она все возносится, Вся – в сияньи...».
Вот старый плотник Горкин в том же «Лете Господнем» рассказывает маленькому Ване о Празднике Благовещения: «Мы идем от всенощной, и Горкин все напевает любимую молитвочку – «... Благодатная Мария, Господь с То-бо-ю...» Светло у меня на душе, покойно. Завтра праздник такой великий, что никто ничего не должен делать, а только радоваться, потому что, если бы не было Благовещения, никаких бы праздников не было Христовых, а как у турок. Завтра и поста нет: уже был «перелом поста – щука ходит без хвоста».
Еще один отрывок из «Лета Господня»: «Вот и «Донская» наступила. Небо – ни облачка. С раннего утра, чуть солнышко, я сижу на заборе и смотрю на Донскую улицу. Всегда она безлюдная, а нынче и не узнать: идет и идет народ, и светлые у всех лица, начисто вымыты, до блеска. Ковыляют старушки, вперевалочку, в плисовых салопах, в тальмах с висюльками из стекляруса, и шелковых белых шалях, будто на Троицу. Несут георгины, астрочки, спаржеву зеленцу, – положить под Пречистую, когда поползут под Ее икону в монастыре. С этими цветочками, я знаю, принесут они нужды свои и скорби, всякое горе, которое узнали в жизни, и все хорошее, что видали, – «всю свою душу открывают… кому ж и сказать-то им!» – рассказывал мне Горкин. Рано поднялись, чтобы доковылять, пока еще холодок, не тесно, а то задавят. ...
Теперь все видно, как начинается Крестный ход.
Мальчик, в бело-глазетовом стихаре, чинно несет светильник, с крестиком, на высоком древке. Первые за ним хоругви – наши, казанские, только что в ход вступили. Сердце мое играет, я знаю их. ... Слезы мне жгут глаза: радостно мне, что это наши, с нашего двора, служат святому делу, могут и жизнь свою положить, как извозчик Семен, который упал в Кремле за ночным Крестным ходом, – сердце оборвалось. Для Господа ничего не жалко. Что-то я постигаю в этот чудесный миг… – есть у людей такое… выше всего на свете… – Святое, Бог!
Колышется-плывет сонм золотых хоругвей, благословляет нас всех, сияет Праздниками, Святыми, Угодниками, Мучениками, Преподобными…
... до сего дня живо во мне нетленное: и колыханье, и блеск, и звон, – Праздники и Святые, в воздухе надо мной, – небо, коснувшееся меня. И по сей день, когда слышу светлую песнь – «…иже везде сый и вся исполняяй…» – слышу в ней тонкий звон столкнувшихся хоругвей, вижу священный блеск».
Вспоминает Иван Сергеевич и об одном из самых любимых на Руси Богородичных праздников – Покрове: «И всего у нас запасено будет, ухитимся потепле, а над нами Владычица, Покровом Своим укроет… под Ее Покровом и живем. И скажет Господу: «Господи, вот и зима пришла, все нароботались, напаслись… благослови их, Господи, отдохнуть, лютую зиму перебыть, Покров Мой над ними будет». Вот тебе и – Покров.
Так вот что это – Покров! Это – там, высоко, за звездами: там – Покров, всю землю покрывает, ограждает. Горкин и молитвы Покрову знает, говорит: «Сама Пречистая на большой высоте стоит, с Крестителем Господним и твоим Ангелом – Иван-Богословом, и со ангельскими воинствами, и держит над всей землей великий Покров-омофор, и освящается небо и земля, и все церкви засветятся, и люди возвеселятся».
А я – увижу? Нет: далеко, за звездами. А один святой человек видал, дадено ему было видеть и нам возвестить, – в старинном то граде было, – чтобы не устрашались люди, а жили-радовались.
– Потому, милок, и не страшно нам ничего, под таким-то Покровом. Нам с тобой не будет ничего страшно: роботай-знай – и живи, не бойся, заступа у нас великая.
... Я смотрю на лампадку, за лампадку… в окно, на звезды, за звездами. Если бы все увидеть, как кто-то видел, в старинном граде!.. Стараюсь вспомнить, как Горкин учил меня вытвердить молитву, новую. Покрову… длинную, трудную молитву. Нет, не помню… только короткое словечко помню – «О, великое заступление печальным… еси…».
О Крестном ходе на Покров вспоминает и герой «Путей небесных» Виктор Алексеевич Вейденгаммер: «Икона Покрова была в лилиях, с подзором-пронизью, в жемчугах. Шла она в середине хода, и все на нее взирали: прекрасна была она, сияющая солнцем и самоцветами, и обе грудницы, принявшие на себя ее, блиставшие чистотой и юные, привлекали к себе глаза. ... Я не ожидал, что этот крестный ход оставит во мне глубокий след, явится сдвигом в моей духовно косной жизни, вызовет чувства и мысли глубокого содержания».
"Неупиваемая Чаша" – так назвал свою повесть И. С. Шмелев и посвятил ее художнику, написавшему икону.
«Год от году притекал к Неупиваемой Чаше народ – год от году больше. Стала округа почитать ту икону и за избавление от пьяного недуга, стала считать своей и наименовала по-своему – Упиваемая Чаша.
... Смотрят потерявшие человеческий облик на неописуемый Лик обезумевшими глазами, не понимая, Что и Кто Эта, светло взирающая с Золотой Чашей, радостная и влекущая за Собой, – и затихают. А когда несут Ее тихие девушки, в белых платочках, следуя за «Престольной», и поют радостными голосами – «радуйся, Чаше Неупиваемая!», – падают под Нее на грязную землю тысячи изболевшихся душою, ищущих радостного утешения. Невидящие воспаленные глаза дико взирают на Светлый Лик и исступленно кричат подсказанное, просимое – «зарекаюсь!». Бьются и вопят с проклятиями кликуши, рвут рубахи, обнажая черные, иссохшие груди, и исступленно впиваются во влекущие за собой глаза. Приходят невесты и вешают розовые ленты – залог счастья. Молодые бабы приносят первенцев – и на них радостно взирает «Неупиваемая». Что к Ней влечет – не скажет никто: не нашли еще слова сказать внутреннее свое. Только чуют, что радостное нисходит в душу».
Наконец, нельзя не вспомнить о том, как закончилась земная жизнь И. С. Шмелева: 24 июня 1950 г. тяжело больной писатель приехал в обитель Покрова Пресвятой Богородицы в Бюси-ан-От в 140 километрах от Парижа. Вместе с ним в обитель приехала Мария Тарасовна Волошина. День Шмелев провел в беседах. В девять вечера он лег спать, но вскоре насельница монастыря монахиня Феодосия и Мария Тарасовна услышали донесшийся из комнаты Шмелева шум, они поспешили к нему и увидели его лежащим на полу. Его пытались спасти – вводили ему камфару, но он скончался. Его не стало в половине десятого...
Духовный смысл совершившегося был очень точно раскрыт матушкой Феодосией: "...человек приехал умереть у ног Царицы Небесной под Её Покровом"...
Об этом человеке – русском писателе Иване Сергеевиче Шмелеве – мы и расскажем в своем электронном издании. В этом году исполняется 140 лет со дня его рождения.
«Так о России не говорил еще никто. Но живая субстанция Руси – всегда была именно такова. Ее прозревали Пушкин и Тютчев. Ее осязал в своих неосуществимых замыслах Достоевский. Ее показывал в своих кратких простонародных рассказах Лев Толстой. Ее проникновенно исповедовал Лесков. Раз или два целомудренно и робко ее коснулся Чехов. Ее знал, как никто, незабвенный Иван Егорович Забелин. О ней всю жизнь нежно и строго мечтал Нестеров. Ее ведал Мусоргский. Из нее пропел свою серафическую всенощную Рахманинов. Ее показали и оправдали наши священномученики и исповедники в неизжитую еще нами революционную эпоху. И ныне ее, как никто доселе, пропел Шмелев». - И. А. Ильин
Было раннее сентябрьское утро, когда недалеко от дома на Рю Буало, где жил известный русский писатель И.С. Шмелев, упали сразу несколько бомб, превратив в развалины два здания напротив.
Обычно Иван Сергеевич вставал рано, а тут залежался в постели. Это и спасло ему жизнь.
Окна были разбиты вдребезги, спинку его рабочего кресла насквозь изрешетили острые осколки. Маленький листок бумаги влетел в комнату и опустился на его рабочий стол. Это была даже не икона, а репродукция картины «Богоматерь с Иисусом» итальянского художника Балдовинетти. Как залетела она сюда?.. Видимо, Царице Небесной было угодно сохранить жизнь русскому писателю-эмигранту, тяжело больному и одинокому. Сохранить жизнь и – изменить ее: на следующий день в одном из православных храмов Парижа Шмелев отслужил благодарственный молебен. И с новыми силами принялся за работу...
Вот как об этом написал позже сам Иван Сергеевич: «Много испытан, хватило бы на тысячу жизней. В кольце взрывов – шесть бомб упало округ, ближайшие – в 3-9 метрах… а я лежал в постели… и все окна и двери мои были сорваны, а я засыпан осколками стекла и поранен сквозь ватное одеяло! Было сие утром 3 сентября 43 года. И было знамение – потом! – на календарном листке 3-го сентября, – оторванном после многих дней, оказался отрывок из очерка моего “Царица Небесная” – из книги “Лето Господне” – со словами: “спаси от бед рабы Твоя, Богородице…” – и далее. И еще: в миг взрывов, сквозь искореженные жалюзи из планок деревянных, через миллиметровую щелку – ?! – влетел ко мне снимок с копии известной картины А. Бальдовинетти – “Дева с Младенцем Иисусом”, – сорванный с кнопок, из какой-то развеянной французской квартиры! – следы кнопок ясны. Это двойное знамение принял я на сердце. И еще было… но и сего довольно: “да веру емлю!»…
Мы не случайно начали наш рассказ об известном русском писателе Иване Сергеевиче Шмелеве с повествования об этом событии.
Пресвятая Богородица всю жизнь – от рождения до смерти – хранила Шмелева. И его героев тоже. Не случайно, во многих своих произведениях Шмелев рассказывает об иконах Пречистой, о Крестных ходах в Ее честь, о том, как помогала Царица Небесная ему и его героям.
Давайте вспомним хотя бы несколько эпизодов...
Вот Ванина семья в «Лете Господнем» принимает у себя в доме «Иверскую» икону Царицы Небесной: «...Вся Она – свет, и все изменилось с Нею, и стало храмом. Темное – головы и спины, множество рук молящих, весь забитый народом двор... – все под Ней. Она – Царица Небесная. Она – над всеми. Я вижу на штабели досок сбившихся в стайку кур, сбитых сюда народом, огнем и пеньем, всем непонятным, этим, таким необычайным, и кажется мне, что и этот петух, и куры, и воробьи в березках, и тревожно мычащая корова, и загнанный на погребицу Бушуй, и в бревнах пропавшая Цыганка, и голуби на кулях овса, и вся прикрытая наша грязь, и все мы, набившиеся сюда, – все это Ей известно, все вбирают Ее глаза. Она, Благодатная, милостиво на все взирает.
Призри благосердием, всепетая Богородице...
Я вижу Горкина. Он сыплет в кадило ладан, хочет сам подать батюшке, но у него вырывает служка. Вижу, как встряхивают волосами, как шепчут губы, ерзают бороды и руки. Слышу я, как вздыхают: "Матушка... Царица Небесная"... У меня горячо на сердце: над всеми прошла Она, и все мы теперь – под Нею.
...Пресвятая Богородице... спаси на-ас!..
Пылают пуки свечей, густо клубится ладан, звенят кадила, дрожит синеватый воздух, и чудится мне в блистаньи, что Она начинает возноситься. Брызгает серебро на все: кропят и березы, и сараи, и солнце в небе, и кур с петухом на штабели... а Она все возносится, Вся – в сияньи...».
Вот старый плотник Горкин в том же «Лете Господнем» рассказывает маленькому Ване о Празднике Благовещения: «Мы идем от всенощной, и Горкин все напевает любимую молитвочку – «... Благодатная Мария, Господь с То-бо-ю...» Светло у меня на душе, покойно. Завтра праздник такой великий, что никто ничего не должен делать, а только радоваться, потому что, если бы не было Благовещения, никаких бы праздников не было Христовых, а как у турок. Завтра и поста нет: уже был «перелом поста – щука ходит без хвоста».
Еще один отрывок из «Лета Господня»: «Вот и «Донская» наступила. Небо – ни облачка. С раннего утра, чуть солнышко, я сижу на заборе и смотрю на Донскую улицу. Всегда она безлюдная, а нынче и не узнать: идет и идет народ, и светлые у всех лица, начисто вымыты, до блеска. Ковыляют старушки, вперевалочку, в плисовых салопах, в тальмах с висюльками из стекляруса, и шелковых белых шалях, будто на Троицу. Несут георгины, астрочки, спаржеву зеленцу, – положить под Пречистую, когда поползут под Ее икону в монастыре. С этими цветочками, я знаю, принесут они нужды свои и скорби, всякое горе, которое узнали в жизни, и все хорошее, что видали, – «всю свою душу открывают… кому ж и сказать-то им!» – рассказывал мне Горкин. Рано поднялись, чтобы доковылять, пока еще холодок, не тесно, а то задавят. ...
Теперь все видно, как начинается Крестный ход.
Мальчик, в бело-глазетовом стихаре, чинно несет светильник, с крестиком, на высоком древке. Первые за ним хоругви – наши, казанские, только что в ход вступили. Сердце мое играет, я знаю их. ... Слезы мне жгут глаза: радостно мне, что это наши, с нашего двора, служат святому делу, могут и жизнь свою положить, как извозчик Семен, который упал в Кремле за ночным Крестным ходом, – сердце оборвалось. Для Господа ничего не жалко. Что-то я постигаю в этот чудесный миг… – есть у людей такое… выше всего на свете… – Святое, Бог!
Колышется-плывет сонм золотых хоругвей, благословляет нас всех, сияет Праздниками, Святыми, Угодниками, Мучениками, Преподобными…
... до сего дня живо во мне нетленное: и колыханье, и блеск, и звон, – Праздники и Святые, в воздухе надо мной, – небо, коснувшееся меня. И по сей день, когда слышу светлую песнь – «…иже везде сый и вся исполняяй…» – слышу в ней тонкий звон столкнувшихся хоругвей, вижу священный блеск».
Вспоминает Иван Сергеевич и об одном из самых любимых на Руси Богородичных праздников – Покрове: «И всего у нас запасено будет, ухитимся потепле, а над нами Владычица, Покровом Своим укроет… под Ее Покровом и живем. И скажет Господу: «Господи, вот и зима пришла, все нароботались, напаслись… благослови их, Господи, отдохнуть, лютую зиму перебыть, Покров Мой над ними будет». Вот тебе и – Покров.
Так вот что это – Покров! Это – там, высоко, за звездами: там – Покров, всю землю покрывает, ограждает. Горкин и молитвы Покрову знает, говорит: «Сама Пречистая на большой высоте стоит, с Крестителем Господним и твоим Ангелом – Иван-Богословом, и со ангельскими воинствами, и держит над всей землей великий Покров-омофор, и освящается небо и земля, и все церкви засветятся, и люди возвеселятся».
А я – увижу? Нет: далеко, за звездами. А один святой человек видал, дадено ему было видеть и нам возвестить, – в старинном то граде было, – чтобы не устрашались люди, а жили-радовались.
– Потому, милок, и не страшно нам ничего, под таким-то Покровом. Нам с тобой не будет ничего страшно: роботай-знай – и живи, не бойся, заступа у нас великая.
... Я смотрю на лампадку, за лампадку… в окно, на звезды, за звездами. Если бы все увидеть, как кто-то видел, в старинном граде!.. Стараюсь вспомнить, как Горкин учил меня вытвердить молитву, новую. Покрову… длинную, трудную молитву. Нет, не помню… только короткое словечко помню – «О, великое заступление печальным… еси…».
О Крестном ходе на Покров вспоминает и герой «Путей небесных» Виктор Алексеевич Вейденгаммер: «Икона Покрова была в лилиях, с подзором-пронизью, в жемчугах. Шла она в середине хода, и все на нее взирали: прекрасна была она, сияющая солнцем и самоцветами, и обе грудницы, принявшие на себя ее, блиставшие чистотой и юные, привлекали к себе глаза. ... Я не ожидал, что этот крестный ход оставит во мне глубокий след, явится сдвигом в моей духовно косной жизни, вызовет чувства и мысли глубокого содержания».
"Неупиваемая Чаша" – так назвал свою повесть И. С. Шмелев и посвятил ее художнику, написавшему икону.
«Год от году притекал к Неупиваемой Чаше народ – год от году больше. Стала округа почитать ту икону и за избавление от пьяного недуга, стала считать своей и наименовала по-своему – Упиваемая Чаша.
... Смотрят потерявшие человеческий облик на неописуемый Лик обезумевшими глазами, не понимая, Что и Кто Эта, светло взирающая с Золотой Чашей, радостная и влекущая за Собой, – и затихают. А когда несут Ее тихие девушки, в белых платочках, следуя за «Престольной», и поют радостными голосами – «радуйся, Чаше Неупиваемая!», – падают под Нее на грязную землю тысячи изболевшихся душою, ищущих радостного утешения. Невидящие воспаленные глаза дико взирают на Светлый Лик и исступленно кричат подсказанное, просимое – «зарекаюсь!». Бьются и вопят с проклятиями кликуши, рвут рубахи, обнажая черные, иссохшие груди, и исступленно впиваются во влекущие за собой глаза. Приходят невесты и вешают розовые ленты – залог счастья. Молодые бабы приносят первенцев – и на них радостно взирает «Неупиваемая». Что к Ней влечет – не скажет никто: не нашли еще слова сказать внутреннее свое. Только чуют, что радостное нисходит в душу».
Наконец, нельзя не вспомнить о том, как закончилась земная жизнь И. С. Шмелева: 24 июня 1950 г. тяжело больной писатель приехал в обитель Покрова Пресвятой Богородицы в Бюси-ан-От в 140 километрах от Парижа. Вместе с ним в обитель приехала Мария Тарасовна Волошина. День Шмелев провел в беседах. В девять вечера он лег спать, но вскоре насельница монастыря монахиня Феодосия и Мария Тарасовна услышали донесшийся из комнаты Шмелева шум, они поспешили к нему и увидели его лежащим на полу. Его пытались спасти – вводили ему камфару, но он скончался. Его не стало в половине десятого...
Духовный смысл совершившегося был очень точно раскрыт матушкой Феодосией: "...человек приехал умереть у ног Царицы Небесной под Её Покровом"...Об этом человеке – русском писателе Иване Сергеевиче Шмелеве – мы и расскажем в своем электронном издании. В этом году исполняется 140 лет со дня его рождения.
«Так о России не говорил еще никто. Но живая субстанция Руси – всегда была именно такова. Ее прозревали Пушкин и Тютчев. Ее осязал в своих неосуществимых замыслах Достоевский. Ее показывал в своих кратких простонародных рассказах Лев Толстой. Ее проникновенно исповедовал Лесков. Раз или два целомудренно и робко ее коснулся Чехов. Ее знал, как никто, незабвенный Иван Егорович Забелин. О ней всю жизнь нежно и строго мечтал Нестеров. Ее ведал Мусоргский. Из нее пропел свою серафическую всенощную Рахманинов. Ее показали и оправдали наши священномученики и исповедники в неизжитую еще нами революционную эпоху. И ныне ее, как никто доселе, пропел Шмелев». - И. А. Ильин