Первый настоящий громкий успех принесла Шмелеву повесть «Человек из ресторана», написанная в 1911 г. Историю «маленького человека», отношений отцов и детей в атмосфере революции 1905 г. общественность и критика России приняли с восторгом, сравнивая ее с лучшими страницами произведений Гоголя и Достоевского, посвященных страданиям "бедных людей". Идея защиты человеческого достоинства "униженных и оскорбленных" стала в "Человеке из ресторана" стержнем, организующим все произведение.
     Герой Шмелева – это характерный образ задавленного жизненными обстоятельствами и воспитанного в трепете перед сильными мира сего "маленького человека", наделенного от природы отзывчивым сердцем, незаурядным умом и обостренным чувством справедливости. "Не для категории высшей писал я эту вещь, – сообщал писатель Горькому в 1910 г. – широкая масса, если бы прочла ее, может быть, что-нибудь получила. Хоть одно теплое слово хотелось сказать за эту массу и для нее".
     Сделаем небольшое отступление.
     И в судьбе писателя, и в появлении этой "тузовой" вещи важную и благотворную роль сыграл М. Горький.
     7 января 1907 г., который стал переломным в писательской биографии Шмелева, он посылает М. Горькому свою повесть "Под горами", сопровождая ее письмом: "Может быть, немного самонадеянно с моей стороны – делать попытку – послать работу для сборников "Знания", и все же я посылаю, посылаю Вам, ибо не раз слышал, что для Вас не имеет значения имя... Я почти новый человек в литературе. Работаю я четыре года и стою одиноко, вне литературной среды..." (Архив А. М. Горького (ИМЛИ).)
      Горький ответил Шмелеву очень доброжелательным, ободряющим письмом: "Из Ваших рассказов я читал "Уклейкина", "В норе", "Распад", – эти вещи внушили мне представление о Вас как о человеке даровитом и серьезном. Во всех трех рассказах чувствовалась здоровая, приятно волнующая читателя нервозность, в языке были "свои слова", простые и красивые, и всюду звучало драгоценное, наше русское, юное недовольство жизнью. Все это очень заметно и славно выделило Вас в памяти моего сердца – сердца читателя, влюбленного в литературу, – из десятков современных беллетристов, людей без лица" (М. Горький. Собр. соч. в 30-ти томах, т. 29, М., 1955, с. 107.).
     Начало переписки с Горьким, который, как сказал сам Шмелев, был "самым светлым, что встретил я на своем коротком пути", укрепило его уверенность в собственных силах. В конечном счете, именно Горькому, его поддержке, обязан во многом Шмелев в завершении работы над повестью "Человек из ресторана", которая выдвинула его в первые ряды русской литературы. "От Вас, – писал Горькому Шмелев 5 декабря 1911 г., уже по выходе в свет "Человека из ресторана", – я видел расположение, помню его и всегда помнить буду, ибо Вы яркой чертой прошли в моей деятельности, укрепили мои первые шаги (или, вернее, первые после первых) на литературном пути, и если суждено мне оставить стоящее что-либо, так сказать, сделать что-либо из того дела, которому призвана служить литература наша – сеять разумное, доброе и прекрасное, то на этом пути многим обязан я Вам!" (Архив А. М. Горького (ИМЛИ).)
     Но вернемся непосредственно к повести и ее героям.
     Перед нами развертывается драматическая "одиссея" официанта фешенебельного ресторана Якова Скороходова, вынужденного изо дня в день "потрафлять" капризам спесивых посетителей, безропотно сносить их пьяный кураж. (Сам Шмелев признавался, что прототипом ресторана, в котором служит Скороходов, ему послужила «Прага»). Жизнь Скороходова – непрерывная цепь унижений и бед. Страдания и нужда обездоливают его, но они же способствуют освобождению его сознания от внутреннего рабства. "Один только результат остался, проникновение наскрозь", – заключает Скороходов. То есть путь нравственного пробуждения героя связывается им самим (а также автором) с готовностью понять подлинные ценности жизни, с проникновением в суть происходящего, где возможность изменения личной судьбы ставится в зависимость от способности отделения истинного от лицемерного и фальшивого.
     В "Человеке из ресторана" проявилась особенность творческой манеры Шмелева – умение на конкретном социально-бытовом материале ставить большие философские, нравственные вопросы о смысле жизни, о назначении человека. Поиск и обнаружение красоты, спрятанной в толще ординарной, часто грубой действительности, станет доминантой всего творчества Шмелева. "Добрые-то люди имеют внутри себя силу от Господа", – говорит герой повести Яков Скороходов. Он уверен, что если бы все понимали и хранили в себе именно это "сияние правды", то "легко было бы жить".
     Главным, новаторским в повести "Человек из ресторана" было то, что Шмелев сумел полностью перевоплотиться в своего героя, увидеть мир глазами официанта.
     Гигантская кунсткамера разворачивается "под музыку" перед старым официантом. И среди посетителей он видит одно лакейство. Действующие лица повести образуют единую социальную пирамиду, основание которой занимает Скороходов с ресторанной прислугой. Ближе к вершине лакейство совершается уже "не за полтинник, а из высших соображений: так, важный господин в орденах кидается под стол, чтобы раньше официанта поднять оброненный министром платок". И чем ближе к вершине этой пирамиды, тем низменнее причины лакейства.
     Внутренне сам Скороходов неизмеримо порядочнее тех, кому прислуживает. Воистину это – джентльмен среди богатых лакеев, воплощенная порядочность в мире суетного стяжательства. Он видит посетителей насквозь и резко осуждает их хищничество и лицемерие.
     "Знаю я им цену настоящую, знаю-с, – говорит Скороходов, – как они там ни разговаривай по-французски и о разных предметах. Одна так-то все про то, как в подвалах обитают, и жалилась, что надо прекратить, а сама рябчика-то в белом вине так и лущит, так это ножичком-то по рябчику, как на скрипочке играет. Соловьями поют в теплом месте и перед зеркалами, и очень им обидно, что подвалы там и всякие заразы. Уж лучше бы ругались. По крайности сразу видать, что ты из себя представляешь. А нет... знают тоже, как подать, чтобы с пылью".
     Суд лакея оказывается жестоким. При всем этом Шмелев не теряет чувства художественного такта: ведь Скороходов – "обыкновенный" официант, предел мечтаний которого – собственный домик с душистым горошком, подсолнухами и породистыми курами-лангожанами, он отнюдь не сознательный обличитель. Его недоверие к господам, недоверие простолюдина – слепо. Оно перерастает в неприязнь к образованным людям "вообще". И надо сказать, что чувство это в какой-то мере разделяет сам автор: мысль о фатальной разобщенности людей из "народа" и "общества", о невозможности соглашения между ними ощутима и в "Гражданине Уклейкине", и в более поздних, чем "Человек из ресторана", произведениях – повести "Стена" (1912), рассказе "Волчий перекат" (1913).
     В "Человеке из ресторана" чувство недоверия к "образованным", тем не менее, не переходит в предрассудок. Темный, религиозный человек, Скороходов особо выделяет революционеров, противостоящих своекорыстному миру: "И уж потом я узнал, что есть еще люди, которых не видно вокруг и которые проникают всё... И нет у них ничего, и голы они, как я, если еще не хуже...". С особенным сочувствием изображен в повести сын Скороходова Николай, чистый и горячий юноша, профессиональный революционер.
     Повесть "Человек из ресторана", напечатанная в XXXVI сборнике "Знания", имела шумный успех. В ее оценке сошлись рецензенты либеральной и консервативной печати.
     О популярности "Человека из ресторана" среди широкого круга читателей можно судить хотя бы по такому характерному эпизоду. Через семь лет после напечатания повести, в июне 1918 г., Шмелев, находясь в голодном Крыму, зашел в маленький ресторан с тщетной надеждой купить там хлеба. Вышедший к нему хозяин случайно услышал его фамилию и поинтересовался, не он ли автор книжки о жизни официанта. Когда Шмелев подтвердил это, хозяин увел его в свою комнату со словами: "Для вас хлеб есть".
     Остается только добавить, что противоречиям социального плана жизни писатель противопоставляет в этой повести веру в духовные ресурсы личности. Духовное для него связано с такими нравственными основаниями, как совесть, доброта, милосердие, а также с православной истиной, в которой герой его повести обретает жизненную опору.
     Можно сказать, что уже от "Человека из ресторана" тянется нить к главным произведениям Шмелева периода эмиграции: "Богомолью", "Лету Господню", "Родному".