Традиции милосердия складывались в Церкви Христовой столетиями, имея твердое основание в той деятельности, источниками которой являются заповеди Спасителя о любви к Богу и ближним.
     Русский народ с древнейших времен воспринял христианское учение о милосердии как о всеобъемлющей любви к ближнему, как традицию, унаследованную от Церкви Константинопольской и Царствующего Града. (Так, обращаясь к князю Владимиру, митрополит Киевский Илларион подчеркивает его милосердие и говорит, что князь исполнил Божественные заповеди: "просящим давал, нагих одевал, жаждущих и алчущих насыщал, болящих утешением всяческим утешал, должников искупал, рабам даруя свободу").
     Благотворительность, меценатство, милосердие, приют – эти понятия были почти забыты в советское время. Только на исходе XX столетия они постепенно стали возвращаться в нашу повседневность. Прошли десятилетия, и жизнь заставила подумать о возрождении благотворительности и меценатства в современной России.
     Именно об этом – о русских меценатах и благотворителях рассказывает в своей «заметке-памятке» Шмелев. Теме милосердия и благотворительности Иван Сергеевич вообще уделяет много внимания. Вспомним хотя бы, как часто он в «Лете Господнем» рассказывает о том, как помогал неимущим и сирым его отец Сергей Иванович, вспоминает, как старый плотник Горкин учил его: «Запоминай, как папашенька поступает, и ты так всегда делай...».
     А между тем, эта «памятка» мало известна даже любителям творчества писателя, хотя была написана им как обращение к потомкам (т.е к нам с вами) еще в 1930 г.
     Известно, что бескорыстная помощь не требует наград, но, в то же время, она не заслуживает забвения. Поэтому пусть «свет из сердца», подаренный слабым и беззащитным теми, кого предлагает помянуть добрым словом автор, согреет и нас. А для кого-то, быть может, станет примером, достойным подражания...
     Нет, не только «темное царство», как с легкого слова критика повелось у нас называть русского купца XIX в. — излюбленного героя комедии А. Н. Островского в России — в Москве особенно, — жило и делало государственное и вообще великое жизненное дело воистину именитое купечество — «светлое царство» русское. Не о промышленности и торговле речь: российское купечество оставило добрую память по себе и в духовном строительстве России. Ведь труд и жертва на поприще человеколюбия — помощь сиротам и обездоленным, больным и старым, пасынкам беспризорной жизни, — дело высокой духовной ценности, и его широта и сила показывают ярко, на какой высоте стояло душевное российское просвещение.
     Корни его глубоки: вспомните трогательный обзор Ключевского — «Добрые люди древней Руси». Великое древо жизни росло и крепло. Где оно, это древо, — ныне?.. Почтим, помянем. Эта заметка-памятка не притязает на полноту. Неисчерпаемо море щедрых даров купечества во имя человека-брата; не перечислить имен достойных, не вспомнить минувших дел, всех, сполна: нельзя охватить Россию. Эта памятка говорит только о Москве. Перечисляю по памяти: нет под рукой справок, и неведомо — где они. Не только дело «богоугодное» нашло в московском купечестве силу великого размаха: российское просвещение в науках и искусствах также многим ему обязано.
     Всему миру известна московская Галерея Третьяковская, в тихом, кривом и узеньком Толмачевском переулке, в Замоскворечье, — величайшее из собраний картин русских художников, можно сказать — живая история русской живописи. Все великие мира, кто только не заезжал в Москву, все побывали в этом глухом углу, где заборы с набитыми гвоздями охраняют купеческие дома с садами, где поют соловьи весной, где по зимам вздымаются сугробы, а в высокое половодье подчаливают лодки. В этой купеческой усадьбе зародилась жемчужина — сокровище русского искусства. Именитые иностранцы по ней о Москве судили, о России, о русском гении. Вложила она немало в добрую славу о России. Великую эту галерею всю жизнь собирали Третьяковы, именитые москвичи-купцы. Бережно собирали и хранили. Собрали, затратив миллионы. И принесли в дар Москве — дар бесценный. И еще капитал оставили, с усадьбой и завещанием: хранить, продолжать и — доступ бесплатно всем. Рассказывают, что Александр III, думая о музее в Петербурге, сказал, разумея русские картины: «Посмотрим, что-то оставили купцы Третьяковы на нашу долю».
     Помню еще собрания Цветкова, С. Щукина. Библиотеку Хлудовых, из редкостей по церковному расколу. Собрания древней русской иконной живописи — К. Т. Солдатенкова, С.П. Рябушинского, Постникова, Хлудова, Карзинкина... Картинную галерею И. А. Морозова, на Пречистенке... — что еще?.. К.Т. Солдатенков, «друг литераторов», — между ними, если не ошибаюсь, Герцена и Белинского, — положил важное начало изданиям «тяжелым», недоступным предпринимательству в то время. Без его щедрой жертвы русское образованное общество не скоро бы получило многие капитальные труды европейской ученой мысли: Адама Смита, Рикардо, Дж. Ст. Милля, Дарвина, Бокля, Спенсера... не говоря уже о томах Всемирной Истории. Писавший не совсем грамотно, — приглашал друзей «на обед»,— Солдатенков вошел в историю русской грамотности.
     Московские клиники известны. Немало они способствовали доброй молве по свету о русской медицине, немало придали блеску науке русской. Члены международного съезда врачей, собравшиеся в Москве, были поражены «нежданным чудом» — целым клиническим городком, вольно раскинувшимся в садах на великом Девичьем Поле. Москва — «азиатский город» — открыла европейцам чудеснейшее лицо свое. Клиники эти тоже вложили что-то в добрую славу о России. Созданы они жертвой московского именитого купечества. Создавались по волшебству, «в минуту», по обету.
     Так бывало: Знаменитый профессор говорит, довольный: «полагаю, опасность миновала». Обрадованный, отец ли, муж ли, крестится вольным взмахом и, забирая профессорскую руку, говорит быстро, отсекая: «будет-с, как обещал-с... изготовьте, дорогой профессор, сметочку, что надо-с... дело хорошее-с, о-чень рад-с!» И — через неделю: «так-с... до пятисот гоните-с, ширьтесь». И — чек. Клиники воздвигались словно по волшебству в 80—90-х годах минувшего века и все продолжали разрастаться. Жертвователи соревновались, «из-за чести». Большинство клиник — именные.
     Насколько помню — за точность не ручаюсь, справок у меня нет: гинекологическая клиника — имени Т. С. Морозова, клиника по нервным болезням — В. А. Морозовой, клиника по раковым опухолям, «зыковская», — ее же, детская клиника Мазуриных, по внутренним болезням... Многие больницы созданы тем же купечеством московским: глазная Алексеевская, бесплатная Бахрушинская, Хлудовская, Сокольническая, Морозовская, Солдатенковская, Солодовниковская... — все без платы. Богадельни: Набилковская, Боевская, Поповых, Казакова, Алексеевская, Морозовская, Варваринская, Ушаковская, Мещанские — Купеческого Общества, Солодовниковская... — на многие десятки тысяч престарелых. Многие детские приюты, убежища для вдов, сиротские дома... — без счета. Дома дешевых квартир для неимущих Бахрушина... Ночлежные дома Крестовниковых и Морозова, на 3-4 тысячи бездомных... Коммерческий институт, коммерческое училище имени Комиссарова — того самого мещанина Комиссарова, что вышиб из руки Каракозова оружие, направленное на Царя-Освободителя, — Мещанские училища-гиганты, десятки ремесленных училищ и школы рукоделий... — все создано купцами.
     Их обеспечивавшие капиталы составляли перед войной сумму около 10 миллионов рублей — 130 миллионов франков. Где они?.. Родильные приюты, училище для глухонемых, Рукавишниковский приют для исправления малолетних преступников с мастерскими и сельскохозяйственной школой в собственном имении, прядильно-ткацкие образцовые школы, школы технического рисования, школы фабричных колористов, литейщиков, художественной ковки, слесарей, монтеров... — на все широко давало купечество. Легко давало.
     Много дел человеколюбия и просвещения остались безыменными, по Слову: «пусть левая рука твоя не знает, что творит правая». Сотни миллионов разбросал Солодовников по всей России. Часть из них воплотилась в богадельни, приюты, школы, гимназии, народные дома, больницы, в приданое невестам-бедным; большая часть застигнута революцией.
     Ныне — пропало все. Московский Биржевой Комитет и Московское Купеческое Общество стояли у порога огромных начинаний — для народа. Война задержала их. Революция поглотила все. Скончавшаяся во время войны В.А. Морозова оставила «в помощь жертвам войны» 6.000.000 зол. рублей — 75.000.000 франков. Они пропали. Ю.И. Базанова — москвичка-сибирячка, «друг студентов». За невзнос платы за учение тысячи бедняков-студентов могли потерять университет. Они его не потеряли, благодаря Базановой. И если бы их было десятки тысяч, все бы внесли — из щедрого кошеля ее.
     В.О. Ключевский сказал когда-то: «Добрые люди есть и у Новой Руси, слава Богу... доброе семя живо: стипендиальный наш фонд ушел уже за два миллиона!» Это было в 90-х еще годах. Теперь?.. И как же легко и просто выкладывались деньги!
     Вот картинка. М.Ф. Морозова, строгой жизни, почтенная, богомольная старуха. Ну, какое ей дело до... театров! К ней заезжает внучка, М.Д. Карпова, говорит, что надо для развлечения рабочих, для отвлечения их от пьянства достроить, наконец, театр при фабриках в Орехово-Зуеве... стройка давно остановилась, выстроили только стены, срам! «А много ль надо?» — «Да тысяч двести, я думаю». — «А не маловато будет?» — «Ну, прибавьте». Старуха нажимает пуговку у звонка. Является лакей. «Миша, скажи в контору... выписали бы чек! да из моих личных, чтобы... да ты не спутай: на двести пятьдесят тысяч». Это — три с лишним миллиона франков. И в две минуты. Выписывали и в миллионах просто. Мелькают имена — С. И. Мамонтов, Меркушев из Сибири... — всего не вспомнишь. Какие силы и надежды, какие взмахи души... Где все теперь?! Не хлопотали о народе, не кричали, не суесловили. А делали, без шума, просто. Их надо вспомнить. Надо записать все — и помнить.
     А тысячи церквей, по всей России! Школы, больницы, богадельни, приюты, университеты, народные дома, театры, библиотеки, музеи — по городам, по городкам, по селам. Видал я сметы городов и земств. В холодных цифрах, в этих «стипендиях и капиталах»— сколько!.. Надо знать. По всей России и не сочтешь. И много, очень много безыменных.
     Я сказал только о Москве, что вспомнил. Все это создавалось — кем? Русскими, православными людьми — «вчерашними мужиками» создавалось.
     Много я ездил по России, бродил по глухим углам и узнавал такое... — не поверишь. Ни в Питере, ни в Москве не знали. Знали на местах и не дивились: чему же удивляться — «добрый человек», и все. Иначе как же? Помню, в Глазове, Вятской губернии, среди лесов и болот, встретил... дворец-гимназию. «На капиталы Солодовникова». На пустыре, во тьме, чудеснейший «дворец света», воистину – свет из тьмы.
     И это – «темное царство!» Нет: это свет из сердца.