Асеевские литературные чтения

101 названиях ее поселений до сих пор звучат забытые смыслы. Взять хотя бы имена ее городов: Рыльск, Суджа, Обоянь, Путивль – все это дышит какой-то забытой историей. Рыльск врылся в землю, защищая ее от набегов, Суджа – место судебных разборов дел округи, Обоянь несет в себе значение объятности, ... т. е. власти, обладания. О Путивле говорить не приходится – он еще в «Слове о полку Игореве» упомянут. Даже названия сел у нас необычно образны: Люшенка, Сугрово, Городенск, все они что-то значили первоначально, большинство из них овеяно какой-то поэтической образностью. Что касается самого Льгова, то смысл его имени нужно отыскать и разгадать исторически. То ли это было древнее поселение Ольгово, то ли даны были ему какие-то льготы и отсюда стало его название… Все это значительно и интересно не только для Курской области, но и шире. Я рад, что находятся земляки, любящие свою родину и желающие поднять с наших мест дымку исторической затуманенности. Что касается моей особы, то сведения обо мне весьма просты. Я родился и провел свою юность в домике, что выходил окнами на выгон перед Слободкою, прямо в конопляное поле… Справа был квартал, занимаемый домом помещика Борзенкова. Слева был домик, помню фамилию Воробьевых. Дед мой, Николай Павлович Пинский, был смотрителем городской больницы. Он был страстный охотник, рыболов, пропадал по неделям в полях и на реке. Он сам был из Орла. Бабка, Варвара Степановна Пинская была еще крепостной крестьянкой, вышла замуж за деда по страстной любви: он ее, кажется, и выкупил из неволи. Мать умерла рано, отец – страховой агент – все время был в разъездах, да и женился он во второй раз скоро, так что дед и бабка, собственно, и были моими воспитателями. От деда я получил в наследство любовь к воле, к полям и лесам: от бабки – рассказы о крепостном праве, о давней жизни и быте. Она была неграмотна, но памятью обладала превосходной. Была добра, работяща и в молодости, должно быть, очень красива. Моя память о Льгове самая добрая, несмотря на то, что быт в нем тогда был довольно-таки страшноватый, как и во всех уездных городах России: власть исправника почти неограниченная в своем произволе, купечество из старообрядцев, кулачные бои, горькое похмелье ремесленников, самодурство и чванство окрестных помещиков. Но густые заросли конопли, в которую мы мальчишками забирались как в девственный лес, но близость лесов и свежее дыхание реки, близость к народу, умному и работящему, окружающие меня с детства, были сильней других впечатлений. И городок наш веселый на взгорье, с базаром