Преподобный Паисий Величковский
В библиотеке русского Свято- Ильинского скита на Афоне имеется рукопись, писанная на полуславянском наречии (подобном наречию Четьи-Миней св. Димитрия Ростовского), церковно- славянскими буквами. Об этой рукописи сохранились следующие устные сведения. В двадцатых годах XIX столетия молодой послушник одного из российских монастырей (крестьянин Орловской губернии) перешел в Нямецкий монастырь в Молдавии, славившийся тогда высокой духовной жизнью своих иноков и аскетическими сочинениями бывшего в нем игумена — знаменитого старца Паисия Величковского, скончавшегося в нем в 1794 году. Этот послушник, принявши на новом месте жительства монашеский постриг с именем Софрония, долго пребывал в монастыре, в коем застал многих учеников великого старца Паисия, и в том числе инока краснописца Платона, переписывавшего еще при жизни старца Паисия его сочинения и переводы с греческого языка. Краснописец Платон, по расположению к иноку Софронию за искусное его пение на клиросе, подарил ему переписанную собственною рукою означенную рукопись и при этом высказал, что помещенные в ней 45 аскетических слов, проникнутых строго святоотеческим подвижническим духом, составлены старцем Паисием.
В 1836 году инок Софроний, оставив Молдавский Нямецкий монастырь, поступил на жительство в Свято-Ильинский скит на Афоне, основанный старцем Паисием Величковским, во время его жительства на Святой Горе. В этом скиту инок Софроний скончался в 1867 году, на 72 году жизни, оставив в сей обители принесенную им означенную рукопись, о которой выше объясненное он сообщил многим братиям скита.
По содержание мыслей, проникнутых строгим святоотеческим подвижническим духом, по характеру изложения, отличающегося простотою и убедительностью, рукопись весьма напоминает известные в печати сочинения старца Паисия, ревнителя внутренней духовной монашеской жизни, что и служит подтверждением достоверности означенных библиографических устных сообщений о ней.
Рукопись сию, в переводе на русском наречии, и издал Свято-Ильинский скит, для душевной пользы всех монашествующих особенно ревнующих об уединенной аскетической жизни; а некоторые слова в ней весьма полезны и для светских лиц. Мы же прилагаем к ней, для пользы душевной и житие автора — великого старца преподобного Паисия Величковского (1722-1794).
Великий старец Паисий Величковский родился в 1722 году в городе Полтаве, где отец его, о. Иоанн Величковский, был настоятелем соборной Успенской церкви. Как отец, так и мать Петра, так звали в миру преподобного Паисия, по имени Ирина, были люди благочестивые. Когда Петру было четыре года, скончался его отец. Мальчик вместе с матерью остался на попечении своего старшего брата Иоанна, который и занял место отца. Когда мальчик подрос, мать отдала его в учение, и Петр довольно скоро изучил букварь, Часослов и Псалтирь; старший брат научил его и письму. Когда мальчик овладел грамотой, он с особенной любовью отдался чтению Священного Писания, Ветхого и Нового Завета, житий святых, поучений прп. Ефрема Сирина, преп. аввы Дорофея, св. Иоанна Златоустого и других книг.
Чтение глубоко захватывало мальчика; он удалялся в свободную комнатку, читал и читал. Под влиянием этого чтения у него уже тогда стало проявляться влечение к монашеской жизни. Петр был очень молчалив, кроток, стыдлив и робок.
Когда мальчику было тринадцать лет, скончался и брат его, о. Иоанн. Находясь в крайней нужде, мать решилась идти в Киев к митрополиту Рафаилу и просить об оставлении места брата за Петром. Полтавский полковник, крестный отец Петра, и другие почтеннейшие граждане написали просительное письмо к владыке о том же. Блаженной памяти святитель принял ласково проси¬тельницу с сыном. Мальчика он сам тут же проэкзаменовал; когда мальчик прочитал еще и несколько каких-то стихов, святитель еще более расположился к нему. Он благословил мать отдать мальчика в Киевское училище и место за ним закрепил.
Вскоре Петр Величковский был отвезен в училище и пробыл там четыре года. Учился он хорошо, свободное время проводил в тайной молитве и чтении слова Божия и отеческих книг. Среди его товарищей было еще несколько подобных мальчиков, с которыми и подружился Петр Величковский.
Юные друзья в укромном местечке до утрени проводили ночь в разговорах о том, как бы им оставить мир. Они твердо решили пойти в монахи и поступить, притом никак не в богатые монастыри, чтобы, живя среди довольной всем братии, незаметно не сойти с узкого пути на широкий. Учась, Петр старался быть кротким, даже в мыслях не иметь ни на кого обиды, никого не осуждать, не то чтобы иметь к кому ненависть. Школьная наука и изучение языческих мудрецов не удовлетворяли его; его душа рвалась к большим подвигам. Его друзья удерживали его от решимости прервать учение и начать жизнь иноческую. Вследствие этого Петр стал искать вразумления в усиленной молитве, прося Самого Господа указать ему путь. На него нашла твердая решимость, и он тайно оставил Киев и духовную школу, чтобы начать путь иноческой жизни.
Тяжело поразило известие об его уходе его бедную мать. Скорбная вдовица ведь жила только надеждой на сына, и вот этого-то сына не стало! Горько и долго она плакала и с горя решила было не есть и не пить, пока не умрет. Ее разум стал уже ослабевать, и родные, невестка ее, жена умершего сына о. Иоанна и другие, уже ждали ее смерти. Но вдруг больная, убитая горем старушка пришла в себя, попросила акафист Божией Матери и стала его читать и читала долгое время, потом позвала духовника и рассказала всем следующее: «Когда я от печали и изнеможения ослабела и была близка к смерти, я увидела много демонов, ужасных видом, которые и хотели меня схватить. Тогда я попросила у вас акафист и стала его читать. Когда я читала акафист, непрерывно День и ночь, бесы трепетали и не смели меня коснуться. Потом стало мне радостно. Я увидела отверстые небеса и сошедшего с неба Ангела. Ангел был светлый и спустился, как молния. Он стал подле меня и начал мне так говорить: «О, безумная! Что ты сделала? Вместо того чтобы всей душой, всем сердцем твоим возлюбить Господа, своего Создателя, ты более Творца возлюбила Его творение - своего сына! И ради безрассудной и богопротивной твоей любви, надумала уморить сама себя голодом и за это подпасть под вечное осуждение?! И знай твердо: твой сын, при помощи благодати Божией, непременно будет монахом. Следует и тебе последовать в этом сыну, отречься мира и всего, что в мире, и стать монахиней. Есть на это особая воля Божия! Если же ты воспротивишься такой воле Божией, то дано мне такое повеление от Христа Господа Бога и Создателя: я отдам тебя бесам, которые ждут схватить тебя, чтобы они поругались над душой и телом твоим. Пусть тогда и другие родители научатся не любить своих детей более Бога». Когда я услышала такие слова Ангела Божия, то воскликнула: «Если такова Божия воля, то отныне я не стану скорбеть о моем сыне». И сейчас же бесы исчезли. Ангел же Господень, радостный, поднялся на небеса».
Духовный отец и сродники, выслушав с благоговением и радостью рассказ Ирины, утешенные и многому отсюда поучившиеся, разошлись по своим домам. Вскоре благочестивая мать юного подвижника поступила в женский монастырь, была пострижена в монахини с именем Юлиании и через десять лет мирно почила.
С выходом из Киевской школы для будущего наставника иночества началось время иноческого воспитания, полное скорбей и разочарований. Как мы уже говорили, монашество оскудело духом к тому времени. И тогда, однако, были обители со строгой жизнью братии, но юноше Петру Величковскому Господь не судил туда поступить. Если бы ему удалось поступить в один из таких монастырей, он там весь отдался бы своему внутреннему стремлению. Пройдя же путь подготовительной жизни в расстроенных русских монастырях, он испытал все сам и увидел, как были трудны условия для иноческого делания, а испытав это, он невольно уже подготовлялся к тому, чтобы для других облегчить этот путь. Таков жребий тех, кому Господь судил быть руководителями людей на пути спасения!
Выйдя из Киева, за Днепром, Петр Величковский пришел в Любеческий монастырь, близ г. Любеча. Настоятель обители, игумен Никифор, принял его охотно и, дав ему келью, сделал его келарем. Игумен Никифор управлял братией кротко, с любовью, терпеливо и смиренно. Если же кто из братии согрешал в чем-либо, он разумно его наставлял, давал ему епитимью, и опять этот брат становился добрым тружеником. Не удивительно, что при таком настоятеле братия жила тихо и мирно.
Но недолго пришлось Петру утешаться такой жизнью в обители. Через три месяца добрый настоятель был заменен другим. Это был ученый игумен Герман Загоровский, который стал править монастырем иначе — как властитель. Братия скоро увидела, с кем имеет дело, и многие со страху разошлись по другим монастырям.
Ушел и Петр Величковский. Толчком к этому послужило такое обстоятельство. Однажды новый игумен приказал Петру выдать для его стола капусты, но точно не сказал какой, а Петр переспросить не посмел и предложил настоятельским поварам самим выбрать нужное. Те выбрали и приготовили обед игумену. Оказалось, что повара выбрали и приготовили не то, чего он желал. Пообедав, игумен призвал Петра и, в раздражении за неисполнение его прихоти, ударил Петра по щеке, толкнул его так, что тот упал через порог, при этом закричал: «Иди вон, бездельник!». А духовнику еще хвалился этим безрассудным поступком. Это-то обстоятельство и послужило толчком для Петра уйти из обители. Но главная причина ухода, конечно, была другая. Петр не нашел здесь уже того опытно-старческого водительства, о котором он так много думал и которого так горячо желал.
Помолившись слезно Богу, Петр той же ночью оставил эту обитель, столь скоро расстроенную самонравным настоятелем; перешел по льду Днепр и направился на Украину искать другой монастырь. Он дошел до Медведовского Николаевского монастыря на острове реки Тясмина. Здесь был настоятелем тоже Никифор, у которого Петр и попросился в обитель. Тот охотно принял его и дал послушание служить в трапезной и ходить на клирос. А когда настал Успенский пост, на праздник Преображения Господня, игумен постриг Петра в рясофор с именем Платона; ему было тогда девятнадцать лет.
С усердием трудился новоначальный инок. Он старательно исполнял свое послушание на клиросе и в трапезной, а когда ему позволяли обстоятельства, помогал и на кухне. Свое молитвенное иноческое правило он не только исполнял усердно, но еще молился и по ночам. Однако и в этой обители недолго пришлось пожить Платону. Поднялось на Украине гонение на Православие от униатов. Коснулось оно и этой обители. Когда церковь была запечатана уже более месяца, братия стала расходиться кто куда. Некоторые пошли в Киев, туда же пошел и Платон. У него была уже мысль идти в Молдавию, но из-за страха перед поляками он не решился идти туда.
В Киеве юноша устроился в Лавре и был определен в типографию к иеромонаху Макарию. Здесь он научился резать иконы на меди. Здесь же получил и известие о своей матери от пришедшей на богомолье вдовы своего умершего брата о. Иоанна. Весть о любимой матери, оставленной ради Господа, утешила и успокоила его сердце. И он уже всецело отдался иноческим подвигам. В жажде подвигов, Платон часто навещал лаврские Пещеры. Со слезами любви и умиления он лобызал нетленные останки Печерских чудотворцев, горячо просил их помощи и вразумления в деле спасения. Он горел желанием жизни пустыннической под руководством опытного в духовной жизни и духовной брани старца.
Не найдя искомого в России, юноша задумал поискать его вне ее. Вскоре он встретился с двумя почтенными иноками. Эти иноки собирались идти в Валахию (Молдавия). Платон упросил их взять его с собой, и они оставили Киев. Пройдя Украину и Молдавию, три путника достигли Валахии и пришли в обитель Святителя Николая Чудотворца — Трействены. Здесь отец Платон нашел сразу то, что искал: строгих подвижников, по которым так тосковала его душа, и у которых он многому научился. Настоятелем в этом монастыре был иеромонах Димитрий, который с любовью принял путников.
Старец этого скита-обители, иеромонах Михаил, по нуждам монастыря в это время был на Украине. Но вскоре пришел из скита Мерлополянского (Яблочной поляны) старец схимонах Василий. Он много времени прожил в России, в Мошенских горах и других пустынях. По ревности к богоугодной жизни старец был близок великим подвижникам. В Молдо-Валахию схимонах Василий перешел с учеником своим иеромонахом Михаилом и пользовался здесь большой известностью по своей духовной опытности, знанию и пониманию святоотеческих писаний. Схимонах Василий пробыл несколько дней в скиту Трействены и немало побеседовал для пользы братии. Платон был глубоко потрясен беседами мудрого старца и, умиленный, от всего сердца благодарил Господа, сподобившего видеть такого блаженного мужа. Схимонах Василий обратил особенное внимание на Платона и звал его с собой в Мерлополянский скит. Но Платон боялся, что там его посвятят в иерейский сан, и потому уклонился от перехода в тот скит.
В скором времени возвратился с Украины и старец Михаил, который был радостно встречен всей братией еще на пути к обители. Келья отца Платона была недалеко от самого скита, под потолком, и церковь скитская была видна ему из кельи. Как ревностно заботился о своем спасении в это время отец Платон и как глубоко он предан был соблюдению правил иноческой жизни, показал тогда следующий случай.
Однажды в воскресенье отец Платон не услышал звона к утрени и проспал ее начало. Когда же проснулся и пришел в храм, там уже шла утреня, было прочтено Евангелие и начался канон. Платон устыдился своей безпечности, ушел обратно и, сев под деревом, стал горько оплакивать свое падение. Кончилась Литургия. Собрались на трапезу, а Платона не было. Старец Михаил, любивший юношу, заметил его отсутствие, попросил повременить с началом трапезы и послал своего ученика Афанасия, писца книг отеческих, разыскать Платона. Едва нашел отец Афанасий отца Платона и едва уговорил пойти в скит, где его ждали. Когда отец Платон подошел к скиту и увидел старца, настоятеля и братию, сидевших у трапезы, он еще более смутился и, пав на землю, с горькими слезами просил прощения. Старец, настоятель и братия подняли его с земли и, утешая, спрашивали о причине столь великой скорби. Отец Платон от слез не мог говорить. Когда же отец Афанасий рассказал о причине слез юноши, вся братия воздохнула о себе и умолкла! Утешив его и взяв с собою в трапезную, все стали обедать, но отец Платон не мог ничего вкушать, и только уже после трапезы немного вкусил пищи. А пока он оставался в трапезной, старец беседовал с учениками и увещевал их молитвой стяжать такую же огненную печаль по Бозе, какую имел юный Платон.
После этого старец еще более полюбил юношу, а тот, сидя у ног его, внимал всем умом и всем сердцем беседам дивного старца. Через некоторое время старца Михаила пришел навестить старец Онуфрий из скита Кыркуль — муж духовной жизни. По просьбе старца Михаила он побеседовал со всей братией о спасении и в беседе коснулся своего скита. Он говорил о прекрасном его местоположении и удобствах уединения. Речи старца пробудили у отца Платона желание побывать там. Старец Михаил охотно отпустил своего ученика туда и он, горячо поблагодарив своего наставника и отца настоятеля, взяв их благословение, отправился с отцом Онуфрием в скит Кыркуль.
Три дня шли отец Онуфрий и отец Платон большими лесами, прекрасными полями и высокими горами до скита, где настоятель иеромонах Феодосий принял юношу с любовью. На другой день по прибытии их настоятель дал отцу Платону келью, и он стал жить в совершенном уединении. Скит этот был пустыннический. По Святогорскому Уставу здесь братия собиралась только по воскресеньям и праздничным дням. Вместе совершали утреннее молитвенное правило, слушали Божественную Литургию, вместе и трапезовали. После трапезы до вечерни проводили время в беседе. Делились скорбями и опытами, просили друг у друга молитвы и после вечерни снова на неделю расходились по своим кельям на подвиги уединения и безмолвия. И отец Платон жил здесь подобным образом. В уединенной келье он отдавался молитвам, чтению слова Божия и отеческих писаний, внимал себе и в самособранности духа познавал свои немощи, памятуя о Страшном суде и вечных мучениях для грешников, проливал слезы покаяния и был мирен в духе своем. А в часы отдыха занимался рукоделием, вытачивая из дерева ложки.
Старец Онуфрий жил на высокой горе, в часе хода от скита. С горы от кельи пустынножителя открывался прекрасный вид на окрестности горы, холмы и долины с большими лесами, а у подножия горы струился источник чистой воды. Старец пребывал в молитве, чтении, псалмопении и рукоделии. Тем, кто обращался к нему за советом, старец был истинным утешителем. Он подробно наставлял, говоря о страстях душевных и телесных, о страшной и неотходной мысленной брани с бесами, о кознях и нападениях их невыразимых, от которых спасение только у Христа Спасителя. К этому-то старцу и обращался за советами и наставлениями о. Платон, живя в скиту Кыркуль. Благоговейно принимал советы старца и еще более пламенно отдавался молитве, нередко подолгу молясь распростертым на земле и со слезами.
Три года пробыл о. Платон в молдавских скитах. Здесь он посетил всех духовно опытных иноков и от каждого в отдельности, и от всех вместе, и от строя их общей иноческой жизни извлек для себя много спасительных уроков, опытно пройдя сам все иноческие подвиги. И здесь он достиг уже такого устроения, что великие старцы Василий, Михаил и Онуфрий называли его «юным старцем». Было же тогда о. Платону двадцать четыре года. Он весь был преисполнен любовью к Богу, которая затеплилась в нем еще в детстве, от чтения священных книг.
Вскоре о. Платон решил идти на Святую Гору Афонскую, услыхав что старцы намерены принудить его к принятию священства. Он же страшился этого, потому что, по смирению, считал себя недостойным. Очень не хотели расставаться с ним старцы Василий, Михаил и Онуфрий и уговаривали его остаться с ними. Им тяжело было лишиться такого сподвижника. Наконец, видя твердость его желания и усматривая в нем волю Божию, три старца-наставника усердно помолились и благословили о. Платона в путь. Он нашел себе спутника, иеромонаха Трифона, и после многих и тяжелых испытаний достиг Святой Горы.
Он стремился на Афон как на родину родного русского монашества и в колыбель всего аскетического просвещения, которого ему недоставало в молдавских скитах. Но и Афон в то время переживал время упадка, о. Платону не скоро удалось найти то сокровище, к которому он стремился.
Когда Платон и Трифон пристали к Святой Горе, прежде всего они вошли в Лавру преподобного Афанасия, где и отдохнули с дороги. Затем перешли к инокам-славянам, жившим под начальством Пантократорского монастыря. Здесь иеромонах Трифон простудился, тяжело заболел и через четыре дня умер. О. Платон поселился в каливе (келье), называвшейся Копарис. Обходя иноков, он искал себе духовного отца-руководителя, но не нашел и пребывал в уединении, проводя жизнь еще с большей строгостью, чем в Валахии. Тяжела была его брань с бесами. Пост он держал суровый и питался через день сухарями с водой, кроме праздников, воскресных дней и суббот. Нестяжательность его была так велика, что он не имел даже и сорочки; были у него лишь ряска и подрясник - все в заплатах. Двери кельи его никогда не замыкались, и ничего у него там не было, кроме икон и книг, которые он нашел с большим трудом и которые брал у болгарских иноков; их-то он изучал и читал с огромным вниманием. С них-то и начал дело обновления иноческой жизни. Так прожил о. Платон три с половиной года.
Тогда по делу посетил Святую Гору старец Василий, наставник Платона, который и постриг его в мантию, назвал Паисием. Было ему тогда двадцать восемь лет. Старец много беседовал с преподобным Паисием и разъяснял ему учение древних отцов-аскетов о трех образах жития монашеского. Пробыв некоторое время на Афоне, о. Василий возвратился в свою обитель в Валахии. Через три месяца после его ухода из Валахии пришел па Святую Гору молодой инок-молдаванин Виссарион. Он обошел афонских отцов и искал себе наставника, но не нашел. Пришел Виссарион к преподобному Паисию и поведал ему скорбь сердца своего. И просил его взять к себе в ученики. Много беседовали они, много раз отказывался Паисий. Три дня слезно умолял его Виссарион. Видя такое усердие, не устоял преп. Паисий и принял его к себе в совместное жительство, но не как ученика, а как брата. И стали они жить вдвоем, а наставником себе имели отеческие книги. Отрадна была эта согласная их жизнь; добро трудились они в деле спасения, друг друга поддерживая и утешая.
Недолго утешались подвижники своим безмолвием. Четыре с небольшим года провели они вдвоем. Как только весть о двух подвижниках распространилась по Святой Горе, к прп. Паисию стали приходить многие ревностные иноки и просить его принять их в ученичество к себе. Прп. Паисий отказывался четыре года, но потом уступил. Были такие усердные просители, которые в течение всего этого срока не прекращали своих просьб, и о. Виссарион, жалостливый инок, стал упрашивать за них преподобного. Тогда он принял постепенно восемь человек в общежитие к себе, которые и разместились в двух кельях. Скоро эти кельи оказались тесными, и старец приобрел келью святого Константина с церковью. К восьми братьям-молдаванам присоединились еще четыре русских инока. В церкви службу стали править по-славянски и на молдавском языке. Имея нужду в священниках, все это братство стало просить старца, чтобы он принял священный сан. Он и слышать не хотел. Братия продолжала его упрашивать, говоря, что ему, как старцу их, надо быть и духовником. Указывали и на то, что если он не согласится, они, не имея опытного духовника, могут погибнуть, и тогда вина будет на нем. Почтенные и старейшие святогорские иноки также упрашивали его принять священный сан для пользы братии. Со слезами старец уступил этим просьбам и был рукоположен во иеромонаха и стал духовником братии. И была великая радость у его духовных чад. Константиновская келья стала тесна, и преподобный Паисий, по совету со своей братией, у Пантократорского монастыря купил ветхую келью святого пророка Илии и заново создал Ильинский скит. Иноки устроили здесь церковь, трапезную, пекарню, странноприимницу и шестнадцать келий. Старец имел намерение братство более чем до пятидесяти человек не увеличивать, почему и устроил шестнадцать келий, каждую на троих. Славя Бога, с радостью перебрались иноки в новое свое убежище. Стройно потекла жизнь их. И увеличились еще более труды старца.
Многие из святогорской братии и новоприходящие, когда видели такую богоугодную жизнь Паисиевского братства, усердно просили старца принять и их в свое стадо. Старец вынужден был принимать. Келий для этих пришельцев не было, но они пристраивали келейки при каменной стене под первыми кельями, на двоих-троих. Трудились же все вместе, и сам старец днем делал ложки, а ночью — он спал не более трех часов — занимался переводом отеческих книг с греческого на славянский язык и исправлением древних славянских текстов. От одного из своих братий — Макария, он научился не только разговорному новогреческому языку, но и древнему книжному. Кроме скитского братства, многие святогорские иноки других обителей были духовными чадами преподобного. Даже Святейший патриарх Серафим, живший в Пантократорском монастыре, нередко навещал старца для духовной беседы, то приходя пешком, то приезжая на ослике. Не раз патриарх и старейшие в обители Пантократорской иноки приглашали старца для служения Божественной литургии и, когда он служил, утешались духовно. Старец служил всегда с глубоким смирением, благоговением и слезами. Его служение так всех умиляло, что некоторые от избытка чувств и слез не могли стоять на службе не смущая других и выходили на время из храма, чтобы успокоиться. Плакали почти все, плакал старец-патриарх, от избытка сердца говоря: «Слава Богу! Слава Богу!».
Широко по Святой Горе разошлась слава о старце Паисии; вызвала она и любовь многих к нему, и зависть некоторых. Был в то время на Святой Горе один преклонного возраста монах-молдаванин Афанасий. Он позавидовал преподобному Паисию и стал на него клеветать; не постыдился даже обвинить его в ереси и хулил умную молитву Иисусову, которой учил старец. Преподобный терпеливо и молча переносил эти нападки. Озлобленный монах не выдержал и написал старцу письмо. В этом письме, начатом в тоне благожелательного и дружественного совета, он излил всю свою злобу. Преподобный Паисий, получив письмо, прочитал его своему духовнику. Потом вместе с ним пошел к опытнейшим святогорским старцам, которые рассмотрели это письмо и весьма оскорбились его содержанием. По поручению всех старцев Паисий написал Афанасию-молдаванину ответ в четырнадцати главах, где и разобрал все его обвинения (название книги — «Свиток»). Получив этот ответ и прочтя его, Афанасий осознал свое заблуждение, горько раскаялся в своем поступке и просил прощения у Паисия. Он с любовью и радостью принял Афанасия, и последний, после задушевной беседы со старцем, мирно возвратился к себе.
Братство преподобного все более и более умножалось, и обитель становилась уже тесной. По совету афонских монахов, Паисий половину братии переселил в запустевший монастырь Симоно-Петр, но турки заставили его уйти оттуда: они взяли с него семьсот левов в уплату числившихся за этим монастырем долгов и еще хотели взять, поэтому старец пробыл там лишь три месяца. Это событие и было тем обстоятельством, которое побудило преп. Паисия и его учеников оставить Святую Гору и перейти в Молдо-Валахию. Узнав о таком намерении старца, святогорские иноки стали усиленно просить его не покидать их. Но когда увидели те тяготы, какие несло Паисиево братство, не могли не согласиться с доводами старца и, со слезами распростившись с ним, с миром отпустили его с учениками. Тяжело было и ему оставлять Святой Афон, особенно своего друга Святейшего патриарха Серафима. Старец-святитель со слезами преподал уезжавшему другу свое благословение и, облобызав его честную главу, с глубокой скорбью возвратился к себе.
Многое связывало прп. Паисия с Афоном — не только привычка к месту, но и дружба духовная, и те труды, которые он начал. С принятием о. Виссариона для преп. Паисия началось время служения самому иночеству в деле его обновления. Время от приема о. Виссариона до отъезда с Афона было собственно временем образования первой иноческой общины. А время пребывания в Молдо-Валахии было той порой, когда старец уже воочию всем явился во всем величии своего старческого опыта и когда свет Нямецкой Лавры начал осиявать уже всю Россию...
То обстоятельство, что старец переселился в Молдавию, а не в Россию, легко объясняется. Преподобный Паисий горячо любил Россию и часто подписывался: «Родимец Полтавский», но перейти в Россию для него значило бы погубить все свое дело. Тогда было время на Руси мрачное — от Екатерины I до Екатерины II. Как оно тяжело отражалось на монастырях, об этом ясно говорят обстоятельства жизни Саровских первоначальников Иоанна и Ефрема... Царствование Екатерины II было ознаменовано введением монастырских штатов, погубивших множество монастырей. Молдавия же была свободна от подобных опытов увеличения средств государства за счет разорения и закрытия монастырей. И те невзгоды, что пришлось перенести там преп. Паисию, были ничто в сравнении с тем, что его ждало бы в России. Потому-то он мудро и избрал себе место вне России. Замечательно, что митрополиты Платон и Гавриил и другие лучшие иерархи той эпохи, оказывая старцу любовь и внимание, в Россию его не звали.
Два корабля было занято путниками. Число Паисиева братства в то время возросло до шестидесяти четырех человек. В один корабль вошел сам старец Паисий с русскими учениками, в другом поместились иноки молдаване с о. Виссарионом. Благополучно совершили путники свое плавание от Святой Горы до Царьграда и от Царьграда до Галаца, где и вышли на сушу. В Валахии на время поместились в ските Варзарешти. В Яссах старец Паисий принял благословение митрополита Гавриила и был с любовью принят воеводой Григорием Каллимахом. Митрополит отдал старцу и его ученикам монастырь Драгомирну с храмом, освященным в честь Сошествия Святого Духа на Апостолов, а воевода грамотой освободил монастырь этот и его угодья от всех повинностей. Епископу же Радоуцкому, в ведении которого находилась обитель, митрополит написал, чтобы тот вручил обитель преп. Паисию с любовью и должным почетом. Видя такой прием, преп. Паисий благодарил Господа за Его непостижимо благие пути, когда сердца всех сильных мира сего преклонились на любовь и милосердие к ним, странным.
Когда старец водворился в отведенной ему обители, пришел из Мерлополяны навестить его иеромонах Алексий. Приход его доставил большое утешение старцу. О. Алексий был другом Паисия еще в Киевской школе и учеником того же старца Василия. По просьбе преп. Паисия, о. Алексий посвятил его в схиму, с оставлением того же имени. После Пасхи о. Алексий, провожаемый старцем и всем братством, возвратился в свою обитель, где он после старцев Василия и Феодосия был старцем. Старец же Паисий стал устраивать порядки обители. Он ввел и здесь самое строгое общежитие и сам подавал пример братству. Общая трапеза, общая обувь и одежда, дававшиеся старцем, послушание на общих работах и молчание, по кельям молитва Иисусова и чтение аскетических писаний, ежедневное откровение помыслов — вот те основы, на которых развивалась и протекала жизнь Паисиева братства.
Старец был очень внимателен ко всем и более всего заботился о мире братии, потому ссорившимся не дозволял до примирения даже переступать церковного порога и читать молитву Господню. На послушания вне обители он назначал только тех братий, которые не могли подать повода к соблазну. Когда же было такое стечение обстоятельств, что ради внешней выгоды было необходимо нарушить какую-либо иноческую заповедь, старец выгодой жертвовал, только бы сохранить заповедь.
Больных братий преподобный поручил особенному попечению брата Гонория — человека, знакомого с врачеванием, сострадательного и просвещенного, которому одному только и было дано такое доверие, что он мог сам брать из кельи старца столько денег, сколько было нужно на дело. О. Гонорий пережил старца Паисия только на один год.
Старец все свое время, которое оставалось от молитвы и служения братии, посвящал переводам с греческого писаний древних святых аскетов при помощи о. Макария, о. Илариона и некоторых других своих иноков.
Начиная с Рождественского поста и до недели Лазаревой, кроме воскресных и праздничных дней, старец вечерами ежедневно в трапезной читал поучения из сделанных им переводов творений св. Василия Великого, преп. Иоанна Лествичника, преп, аввы Дорофея, преп. Феодора Студита, преп. Симеона Нового Богослова и другие. Один день чтение было по-славянски, другой по-молдавски. Повечерие читалось по-славянски, когда чтение было славянское. Свои чтения старец сопровождал толкованиями. Всем братиям, обращавшимся к нему за советами и утешениями в горестях, старец давал нужные советы с любовью. С любовью он вразумлял и провинившихся. Был преп. Паисий суров только с жестокосердными, и то лишь до первого проявления раскаяния. Сам, будучи безстрастным, он сострадал каждому, и двери его кельи были открыты с утра и до девятого часа вечера.
Мирно текла жизнь иноков. Многие из них достигли высокого нравственного совершенства. Мирное течение их жизни омрачилось глубокой скорбью: почил друг преп. Паисия — о. Виссарион. Горько оплакав эту разлуку, старец установил по другу ежегодную панихиду в день памяти и праздничную трапезу братии.
После русско-турецкой войны, когда часть молдавской земли перешла к Австрии, старцу, из-за папистских происков, пришлось оставить Драгомирну. От настоятеля Секульского монастыря пришло ему приглашение переселиться в эту обитель. Молдавский господарь Григорий Гика и митрополит охотно позволили старцу и его братству переселиться в Секуле. В это время всех учеников старца было триста пятьдесят. О. Паисий, со слезами помолившись в храме, оставил столь дорогую ему обитель и перебрался в Секуль.
Монастырь Секульский находился в узком горном ущелье, с источником, который от дождя часто широко разливался. Подъезд к монастырю был неудобен, а место для подвигов было очень удобное. Однако скоро оказалось, что Секуль крайне тесен для такого братства, и старец стал просить у князя Константина Мурузы другую обитель. Князь рад был послужить чтимому старцу и послал ему грамоту, чтобы старец поселился в Нямецкой обители. Братия Нямецкая, узнав о воле князя, пришла просить старца не обижать их. Старец сам крайне опасался туда переходить, боясь — не пришлось бы там нарушить установленный им общежительный строй братской жизни. Старец написал князю письмо, в котором просил разрешения не переходить в Нямец. Это письмо он послал с духовником молдавской части своего братства Иринархом, который знал и греческий язык. С ним он послал еще другого брата. Посланцы доставили князю письмо и словесно дополнили его своими просьбами. Но князь подтвердил первое свое распоряжение; написано было старцу новое послание, которое князь скрепил не только своей подписью и печатью, но и прибавил еще такие слова: «Сотвори послушание — иди в Нямец, ничтоже рассуждая». Когда принесен был ответ князя, от печали старец даже заболел. Старейшая братия собралась около него, и по общему совету было решено исполнить волю князя. Нямецкой братии было послано письмо, и в навечерие Успения 1779 года о. Паисий переехал в Нямец, который стоял в двух часах ходьбы от монастыря Секуль. В Секуле он оставил часть братии под управлением духовника о. Илариона.
Старец был уже стар и ехал в одноколесной тележке, а братия шла, окружая его.
В храме преподобный Паисий был встречен пением «Достойно...», и со слезной молитвой припал к чудотворному образу Пречистой, прося у Божией Матери покрова и помощи. В день Успения, после Литургии, старец пригласил к себе начальников старой Нямецкой братии и успокоил их обещанием беречь до смерти. Что они отдали ему в обители, то он и принял, а большего не допытывался. Примиренные старцы эти до смерти прожили в обители, внимая о. Паисию, и кончили свою жизнь богоугодно — почили с принятием схимы. Малая часть отдельной Нямецкой братии ушла из обители, а большая осталась и скоро слилась совершенно с пришедшими. Старец обо всем отписал князю, который был этим весьма утешен и обещал обители постоянную свою помощь. На средства князя преп. Паисий благоустроил всю обитель, устроил здесь больницу с кельями и для временных посетителей обители — иноков других монастырей.
О больных старец имел особенное попечение. О. Гонорий заведовал больницей, в которой обращалось особенное внимание на чистоту обстановки и самих больных. При больнице этой из келий для странников мало-помалу возникла и странноприимница, где находили временное успокоение странники-иноки, болящие и увечные; некоторые здесь и умерли. А неимущим давали еще на дорогу и пищу, и обувь, и одежду. Число Нямецкой братии возросло до четырехсот, и в Секуле было около ста. Старец сам управлял обоими монастырями и возникшими около них скитами. В Секуль он раз в год удалялся из Нямеца на девять дней. Здесь он служил в храмовый праздник Усекновения главы святого Иоанна Крестителя и со всеми, кто нуждался в его совете, беседовал с любовью. Больным же он сообщал нужное через своего ученика о. Досифея, который был для них сердобольным духовником-утешителем. Некоторых из братии преп. Паисий из Нямеца посылал в Секуль, а из Секуля брал в Нямец. И тесная связь, и непосредственное руководство старцем всего братства, таким образом, не прерывались. Самая личность старца могуче влияла на всех, и одно его присутствие уже воодушевляло на подвиги. Он был преисполнен благодатных даров духа премудрости и разума, совета и крепости, ведения и благочестия — духа старца Божия. Преисполненный великой любовью к ближнему, он был тих и мирен, кроток, долготерпелив и младенчески незлобив. Смиренный вид о. Паисия сиял чистотой целомудрия, и самое лицо старца сияло отблеском небесной славы. Его очищенному взору открывалось тайное. Он провидел смерть своего благодетеля воеводы Григория Гики. Ему часто во сне виделся меч, висевший на волоске над головой воеводы, который вскоре был казнен султаном турецким. Двух нерадивых иноков старец со слезами умолял исправить свою жизнь, но они не послушали. И вот один вскоре утонул, а другой умер в пути. При его пламенной молитве в то время было немало чудес от иконы Божией Матери.
Вся жизнь старца была посвящена служению иночеству. От поступления в обитель и до приема им в купножитие о. Виссариона, старец, опытно пройдя путь иноческого делания, в последующее время до самой своей кончины уже служил иночеству как опытный старец-наставник. Заслуга его великая в том, что он своим примером и примером своего братства обновил те древние устои иноческой жизни, на которых она процветала и с забвением которых она падала все ниже и ниже. Эти устои — молитва Иисусова и весь чин молитвенного подвига, духовное, аскетическое просвещение, общежитие и старческое руководство новоначальных с откровением помыслов. На этих основах и создано было преп. Паисием его братство в несколько сотен человек. Этим братством он сам, подавая пример, и руководил в течение долгих лет, и сумел воспитать сонм таких подвижников, которые глубоко усвоили его дух и после его смерти явились обновителями монашества по всей России.
Но этим подвигом еще не исчерпывается великая заслуга старца. Он нес и другой подвиг, подвиг созидания на славянском языке аскетической литературы, то есть самого источника монашеского просвещения. Правда, и до преп. Паисия были переводы некоторых аскетических творений древних отцов монашества, но эти переводы уже стали редки; они были случайны, а главное — были забыты в практической жизни.
Много труда, сил, здоровья, времени и средств положил на это о. Паисий, для этого выучившись древнегреческому языку. Время на Святой Горе было временем преимущественно собирания рукописей. Жизнь же в Молдавии была временем переводов и приложения к жизни учения святых отцов. Из переводов старца и составлялись настольные книги инока: «Добротолюбие», «Лествица» и «Поучения преп. Исаака Сирина». Старец своими переводами и применением отеческого аскетического учения к жизни обновил само русское монашество. Подвиг перевода святоотеческих книг он, как и подвиг личного руководства жизнью монахов, нес до самой своей кончины. Когда уже изнемог от старости, то трудился, сидя на постельке, весь обложенный книгами, и ночною порой, при свете свечи, писал и писал, несмотря на то что все его пролежни были в ранах. За несколько дней до смерти он все еще перечитывал и исправлял переводы.
Будучи руководителем иночества, преп. Паисий, когда мог, служил и мирским людям. Вознесение — храмовый праздник Нямецкой Лавры. Издавна на этот праздник было громадное стечение народа не только из Молдавии и Валахии, но и из славянских земель. И старец всех богомольцев приветливо принимал; благодарил за труд посещения обители и каждому, оказывая радушие и гостеприимство, служил чем мог. В эти четыре дня двери его кельи были открыты и днем, и ночью.
При жизни старец пользовался уже большой славой в православной России как среди высших слоев общества, так и среди простого народа. Митрополит С.-Петербургский Гавриил находился с ним в переписке и издал переведенное им «Добротолюбие». Архиепископ Амвросий Екатеринославский, местоблюститель Валахской митрополии, когда был с князем Потемкиным в Яссах, нарочито на четыре дня приезжал в Нямецкую Лавру и там провел время в беседах со старцем, которого за службой в его обители возвел в сан архимандрита (в 1790 году). Слава старца среди простого народа влекла в его обитель сотни людей. Но эта слава святого старца не только не надмевала, но еще более смиряла.
Исполнив свое великое призвание и достигнув глубокой старости, старец приблизился к кончине, пред которой был болен четыре дня. В последнее воскресенье он собрался с силами и пришел к Божественной Литургии, за которой и приобщился Святых Христовых Тайн. Ему прислуживали его преданнейшие ученики Гонорий и Мартирий. Пред смертью он призвал к себе духовников братства: Софрония — словенского языка, и Сильвестра — молдавского. Через них он преподал последнее благословение братии и, еще раз причастившись Святых Христовых Тайн, тихо почил 15 ноября 1794 года.
Преподобный Паисий Величковский явился возродителем на Руси после прп. Сергия Радонежского школы старчества, которая на протяжении всего XIX века и позднее приносила свои благодатные плоды на ниве спасения чад церковных в Глинской, Оптиной и других монастырях и пустынях Русской Церкви.
Канонизирован Русской Церковью как святой в 1987 году. Память его празднуется 15/28 ноября.
вернуться назад