Константин Воробьёв родился в селе Нижний Реутец Обоянского уезда, ныне Медвенского района, Курской области. Начинал, как многие, селькором. Заметки, стихи писал ещё в школе, затем работал в Медвенской районной газете. В 1936 году уехал в Москву, нашёл работу в одной заводской газете, продолжал учиться в вечерней школе. Был призван в ряды Красной Армии. В 1940-м направлен на учёбу в Московское пехотное училище имени Верховного Совета РСФСР, называемое неофициально «кремлёвским», ныне Московское высшее военное командное училище. В 1941-м в составе полка кремлёвских курсантов попал на фронт. Шла битва за Москву. Полк курсантов держал оборону под Волоколамском в составе панфиловской дивизии, нанёс врагу ощутимый урон, но и потерял за три недели боёв 720 человек – половину полка. В одном из боёв будущий писатель раненым попал в плен, оказался в лагере для пленных на территории Литвы. Три попытки побега, последняя оказалась удачной. Воробьёв пришёл в литовский партизанский отряд, затем сформировал из военнопленных, бежавших из лагерей, отдельную партизанскую группу, стал её командиром. Группа принимала участие в освобождении города Шяуляя. Здесь Воробьёв остался, обрёл семью, а позже перебрался в Вильнюс. Работал в хозяйственных, торговых организациях. И много писал. С 1958 по 1966 год заведовал отделом литературы и искусства в газете «Советская Литва». С 1966 по 1975-й занимался творческой работой.
     Писать начал ещё в партизанском отряде. Именно тогда, в 1943-1944 годах, была написана повесть «Дорога к отчему дому», вышедшая в свет уже после смерти писателя под названием «Это мы, Господи!». Им написаны десять повестей, много прекрасных рассказов, очерки, вошедшие в разные сборники, которые впервые увидели свет в литовском издательстве «Вагриус».
     Умер 2 марта 1975 года от тяжёлой болезни в Вильнюсе. Здесь же был похоронен. В 1995-м прах Воробьёва перевезён из Вильнюса и перезахоронен на Мемориале воинской славы в Курске.
     В 1991-1993 годах вышло собрание сочинений писателя в 3-х томах. В 1991-м Константину Дмитриевичу присуждена посмертно премия имени преподобного Сергия Радонежского за лучшие литературные произведения для детей и взрослых. В 2001 году Воробьёву (посмертно) и Евгению Носову – «двум писателям, чьи произведения в полновесной правде явили трагическое начало Великой войны, её последствия для русской деревни и позднюю горечь пренебрежённых ветеранов» – присуждена литературная премия Александра Солженицына.
     Повести и рассказы Воробьёва переведены на болгарский, венгерский, литовский, немецкий, польский, румынский, французский и чешский языки, включены в школьную программу.
     Он вошёл в литературу с книгами о войне, её начальном периоде, самом тяжёлом и горьком для нашей страны и народа. Вошёл как писатель суровой правды, ни разу от этой правды не отступивший.
     Но его, как сказал Солженицын, «полновесная правда» оказалась не только ненужной, но – более того – лишней. Уже была официальная концепция преподнесения народу истории Великой Отечественной войны, замалчивание фактов стало искусством. Фактов, о которых не хотелось вспоминать руководителям страны и военачальникам. Воробьёв же написал именно об этом. Как только Александр Твардовский взял на себя смелость напечатать в «Новом мире» его повесть «Убиты под Москвой» (1963), разразилась буря. Воробьёву пришлось терпеть несправедливую и злобную критику, а далее до последних дней его встречали непризнание, отказы в публикациях, невозможность вернуться на родину.
     Ему, скорее всего, простили бы описание гибели курсантской роты. Бывало и страшнее. А вот выбирающийся из окружения с бабьим лицом генерал, еле перекатывающийся через бруствер, скрывший свои знаки воинского отличия под красноармейской шинелью, заградотряд, вооружённый автоматами, который стрелял бы по своим, случись им побежать, курсантам, а они-то шли в бой против немецких автоматчиков и танков, вооружённые трёхлинейками образца 1898 года. Вот это было уже «очернительством и клеветой» и не прощалось.
     Но думается, что трагедия первого года войны, сам её ужас, адские круги плена – не главное в баталистике этого писателя.
     Герой Воробьёва, неопытный вначале, но уверенный в себе, в мощи страны, убеждённый, что врага будет громить на его же территории, переживёт смерть товарищей, горечь поражения, ужас перед вполне вероятной собственной гибелью, но выживет и будет сражаться, мстить и победит. Один из военных рассказов Воробьёва называется «Дорога к мужеству». Дорога к мужеству – это победа над страхом и отчаянием, обретение воли собраться и встать, воинского умения и опыта, то есть становление воина. Этот путь проходили практически все воевавшие, и это основная тема рассказов и повестей о войне К. Воробьёва.
     Когда-то Воробьёв заметил: «Писатель обязан быть следопытом причин и следствий» . И он как бы всё время ищет ответ на вопрос: что держит нашего человека, что помогает ему выстоять в самых тяжёлых условиях, что бросает его в самое пекло, в разгул смертельной круговерти боя, что заставляет его брать на себя ответственность за судьбу своей Родины. Поиск этого, самого сокровенного, самой сути человека и бойца, того, «что там есть, в самой глубине души» , составляет предмет писательского поиска и в произведениях о плене.
     Писатель, по-видимому, не смог (или не пожелал?) подобрать слово, чтобы назвать этот феномен духа. Он, кажется, понимал его невыразимость и – более того – непознаваемость. И в повести «Это мы, Господи!» этот феномен автор называет местоимением «то». «Это самое «то» можно вырвать, но только цепкими когтями смерти. Иным путём нельзя отделить «то» от этого долговязого скелета, обтянутого сухой жёлтой кожей. Только «то» и помогает переставлять ноги по лагерной грязи, только оно и в состоянии превозмогать чувство злобы, желание вспыхнуть на минуту и испепелить в своём пламени расплывчатое пятно, маячащее перед помутившимися глазами, завёрнутое в зелёное чужое... Оно заставляет тело терпеть до израсходования последней кровинки, оно требует беречь его, не замарав и не испаскудив ничем! «Терпи и береги меня! — приказывает оно. — Мы ещё дадим себя почувствовать!..».
     Что же это «то», так напоминающее об экзистенциализме, поскольку именовать это «то» хочется как existence – существование, суть, сущность, которую уже не отнять от человека? Свой художественный поиск ответа Воробьёв ведёт, опираясь на личный опыт и на личные наблюдения, полученные на фронте, в фашистских концлагерях, в партизанском отряде.
     Писатель много говорит о жажде свободы, причём не просто свободы, а свободы как возможности взять оружие и стать в строй товарищей, и выбрасываются наши ребята на ходу из поезда, зная, что смерть при этом наиболее вероятна.
     Может быть, это гордость советского человека, вполне успешно привитая молодому поколению, – гордость за свою страну победившего социализма, подлинно народное государство, на защиту которого поднялись и молодёжь, и весь народ. Вот они, молодые советские офицеры (выросшие из тех детей, которые бегали из деревни в деревню за киномехаником, чтобы ещё раз посмотреть «Чапаева» – вдруг он на этот раз выплывет... («Почём в Ракитном радости») – в порыве не допустить поругания советской святыни выходят из строя, и каждый заявляет эсэсовцам, что найденный орден Ленина принадлежит ему («Седой тополь»). Воробьёв внимательно наблюдает прочность, живучесть новой идеологии, видит, что не на одном страхе она держится, она становится верой многих советских людей. «Ведь мы-то верили в правду, в Ленина, в добро, в день. И чтобы вынести побои, оскорбления и унижения, обязательно нужна была такая вера. Иначе нельзя было выжить и одного дня», – говорит Кузьма Останков, герой Константина Воробьёва. Но у Останкова эта вера бы­ла отнята ещё до войны, что же касается Воробьёва, то у него, пожелавшего смерти Сталину в стихотворении, написанном ещё в 1935 году, едва ли была эта вера изначально. И колеблется, рушится эта вера в столкновении с реальной действительностью, меркнут светлые идеалы, когда гибнут люди, ломаются человеческие судьбы. Герой «Синели» откликается на призыв к общественному покаянию, но навсегда теряет свою первую и единственную любовь. Герой повести «Почём в Ракитном радости» внимает призыву к критике – и коверкается вследствие компетентных преследований жизнь его родственника. Столкновение идеологий, причём не просто новой и старой, а исконно русской простой человеческой духовности, сформированной на понятиях о добре и зле, с коммунистической идеологией, в которой эти понятия извращены, звучит как тема в большинстве его произведений, он прослеживает её, изображая человека на фронте, в плену («Убиты под Москвой», «Седой тополь»), пытаясь, в конце концов, определить, чем руководствовался наш человек в неимоверно тяжких условиях, что объединяло вчерашних идейных противников в стремлении победить внешнего врага («Мой друг Момич», «Ермак»).
     И видишь, что это русское патриотическое начало. Патриотизм героев Воробьёва есть и в книге о героях 1812 года, и в образе родной курской природы, родных и близких, часто подающих герою из глубин памяти надежду и примеры поведения. Вот в бою, когда время особенно быстротечно, будучи на волосок от гибели, основательно Алексей готовится к поединку с немецким танком: собирает оружие, бутылки с горючей смесью, аккуратно складывает в углу ямы... А танк всё ползёт на него – и Алексей, смочив бензином, поджигает паклю, и ругает танк, как ругался когда-то дед, и помнит при этом, что попасть бутылкой нужно в наиболее уязвимую часть танка, которую наши солдаты назвали «репицей». Не только ругательство, сам образ поведения в сложной ситуации, аккуратность и основательность восприняты им от деда в том далёком уже детстве. Именно воспоминания лежат в основе того, что даёт герою Воробьёва силы биться за Родину, жизнестойкость, уверенность в победе. В данном же случае это самое «то» просто просится быть названным патриотизмом.
     Несколько позже о памяти заговорит Чингиз Айтматов в «Плахе», в легенде о манкуртах, лишённых памяти и потому жестоких, не знающих ни любви, ни сострадания, ни жалости. Только память в основе любви к ближнему и к Родине, в основе всего того, что принято называть человеческим, – как бы вторя друг другу, говорят оба писателя. Что же касается Константина Воробьёва то к теме памяти в его произведениях обращался так или иначе каждый, кто анализировал их. Памяти как особому моменту его творчества посвятил И. Золотусский свою работу «Очная ставка с памятью». Курский литературовед Е. М. Евглевский в статье «Мотив памяти в военной прозе К.Д. Воробьёва» рассматривает память как фактор в координатах «пространство – время» художественного мира Воробьёва. Мотив памяти, введение его в ткань произведения понимается как приём, сама же память предстаёт как художественная категория творчества Воробьёва. Интересно заключение исследователя, связывающее творчество этого писателя с идеологическими процессами в обществе: «усиленное внимание художника к личной памяти героя находилось в пределах складывающейся эстетической ситуации времени: одновременно с повышением роли объективно развивающегося действия в структуре произведения возрастало значение субъективно-личностного начала. Последнее было выражением более общей общественной и художественной тенденции: возрастающего интереса к человеку как личности».
     Первые же напечатанные произведения Воробьёва показали, что в русскую литературу входит вполне состоявшийся писатель, со своим взглядом на мир и жизнь, много повидавший и умеющий работать со словом. Некоторое же количественное преобладание военной темы дало основание числить Воробьёва в писателях-баталистах.
     Но он написал и другие, в литературном достоинстве не уступающие названным, произведения, в которых замечательно изображена курская деревня в период Гражданской войны и социальных потрясений 1920—1930-х годов: продотряды, продразвёрстка, организация бедняцких коммун, прообраза колхозов, начало раскулачивания. Повести «Мой друг Момич», «Ермак» в своём содержании представляют серьёзные контраргументы «Поднятой целине» Шолохова. Они фактически заново открыли тему деревни в период коллективизации, предвосхитив появление «Мужиков и баб» Б. Можаева. И опять: очернение советской истории, клевета на советскую власть – вся та же запретительно-непущательная критика.
     При всей социально-исторической направленности в своём творчестве Воробьёв не оставил такую тему, как любовь. Трогательно и нежно описано зарождение первого чувства в прекрасном рассказе «Синель», пронесённая через годы любовь двух уже немолодых людей – в "Костянике". Скупыми красками, но бережно и уважительно написана любовь в «Момиче», «Ермаке». С психологической убедительностью писатель показывает и страдания влюбившейся девушки, и переживания деревенского паренька, развитие его первого чувства в рассказе «Волчьи зубы». Повесть К. Воробьёва «Вот пришёл вeликан...», в которой описана непростая, адюльтерная, любовная история, вызвала противоречивые, в основном отрицательные, отклики в критике. Но повесть и её герой писатель Кержун полюбились читателям.
     Он написал хорошую и добрую повесть о современной молодёжи – «Генка, братмой». Его трогательные рассказы о детях просто восхищают.
     Образ писательства, который он принял был мученическим: он писал сразу начисто, то есть никогда не двигался дальше, пока будет завершена мысль, пока для неё не будет найдено достойное воплощение и не будет окончательно сформирована фраза. Писать, а потом править, переделывать этого он не принимал. Поэтому ни один день у него заканчивался без строки: «...: сплошное мучительство. Ненавижу стол, стул, белый лист бумаги. По три дня надстраницей!» Каторжный труд. Но в результате, открыв том Воробьёва, мы имеем дело с «отточенной и завершённой фразой». И в этой фразе уловлены, собраны вместе разрозненные образы его наблюдений и впечатлений, дошли до света и обрели достойные черты идеи и мечты писателя.
     Он мастер катарсиса. Вы вдруг не можете сдержать рыданий. Проще всего объяснить это содержанием, поскольку он писал в основном о трагичном, тяжелы и печальны переживания его героев: ад плена, крушение иллюзий, несостоявшаяся любовь. Но независимо от значения описываемых событий движение текста и смысла в следовании слов, меняющиеся ритм и темп – всё подводит к неминуемому взрыву. И он происходит – момент очищения, момент истины, а вам не сдержать слёз, потому что магия авторской речи вас захватила, и всё это происходит с вами: ужас неминуемой смерти, и эти, с засученными рукавами, и мёртвый на спине – как щит, истерика в болотной жиже, а солдаты горько констатируют «бобик сдох», но спустя минуты – истерика была тем же очищением – вы снова перед строем, вы снова командир, армия жива, и к вам – за вопросом «а с этим, кто насчёт бобика, что будем делать?»... И всё это в бессюжетном фактически рассказе («Дорога к мужеству»), фабула хронологична, события развёртываются во времени, следуя друг за другом без всякой смысловой связи, как в жизни, подчинённые не авторскому замыслу, а воле случая. Но если проследить события души...
     Вот главное в творчестве Воробьёва – события души. Лучшее его, на мой взгляд, и самое характерное – это рассказ «Картины души». Здесь он предстаёт перед нами как мастер изображения душевных состояний, переживаний. Они все навеяны реальными событиями, которые нам всем близки и понятны, они все из нашего времени, но сколько значения в них находит Константин Воробьёв, сам тонко чувствующий и сильно переживающий и умеющий так тонко передать зарождение, начало чувства, его развитие. Это не о любви, во всяком случае, не только о ней. Их много у него, картин души, – в военной прозе, произведениях о селе, о детях и, конечно же, о любви.
     Он проводит своих героев, их души через такие ситуации, когда наступает крайний миг, когда стоит вопрос о жизни или смерти, когда до предела напряжены все силы, а чувства обнажены и в максимальной ясности предстаёт суть человека. Даже любовь, сама по себе пограничное состояние, у него исследуется в напряжённых условиях войны («Крик»), что ставилось автору в вину: Родину нужно защищать, а у него – любовь. Характерно и переживание страха, и преображение деда Матвея в сцене расстрела, когда он был неожиданно помилован («Сказание о моём ровеснике» ). В тех же «Картинах души» герой рассказа застигнут бурей, один в протекающей лодке на середине лесного озера, и никого, кроме него, вокруг не было. И не было надежды выбраться на берег. По сути, всё шло к гибели. И вдруг он видит фигурку, которая мечется по берегу. Человек ему что-то кричит. Он разделся, думая, наверное, плыть на помощь, хотя и было ясно, что ничем он не поможет. Но гибнущему становится как-то радостнее, легче, оттого что он не один, что есть живая душа, которая с ним и за него. Всё кончилось благополучно – буря стихла, не успев погубить рыбака. А человек на берегу, наверное, исчез. Но осталась «картина души» – как момент истины, да нет – как сама истина о доброй сущности человека.
     Воробьёва характеризуют не только внимание к состояниям и движениям души, природы, но и умение описать это чистым, прозрачным, короче говоря, прекрасным литературным языком, напоминающим нам о Бунине, которого Воробьёв боготворил.
     Литовские леса и озёра, курские раздольные поля и холмы, речки, петляющие между ними, образуют фон, на котором развиваются события в его произведениях. В описаниях природы Воробьёв достигает высот литературного пейзажа. Что весна в Шелковке, что подмосковная зима – всё зримо, ощутимо, вплоть до жары или мороза, или студёной болотной жижи. Кто бы ещё написал такое: петух на крыше «Волги», и у него парок из клюва, когда он кричит свою петушиную песню?! Чаще всего он писал от первого лица, и пейзаж, представленный живым народным языком, создаёт особое настроение, передающееся читателю, как, например, описание весеннего литовского леса в рассказе «Дорога в отчий дом», являющем, кстати, образец сказового стиля. Так же выпуклы и зримы портреты персонажей. Воробьёв скуп на детали, но они всегда появляются точно в нужное время, стоит проследить, к примеру, как в «Сказании о моём ровеснике» меняется внешний вид и костюм Тишки Суровца – вслед за изменениями его социального и материального статуса. У Воробьёва, хотя он и ездил в Курск «за говорами», не прослеживается погоня за диалектизмами, присущая многим писателям. Они всегда уместны и за редким исключением встречаются только в речи персонажей. Произведения Воробьёва говорят о нём как о прекрасном стилисте и незаурядном мастере русского слова.
     Село Нижний Реутец, в котором родился Константин Дмитриевич, имеет второе название – Шелковка. В старину, наверное, говорили: «Нижний Реутец Шелковка тож». Официально имя Шелковка давно не употребляется. Но в памяти коренных жителей оно живёт, сохранил его в своей памяти и писатель, покинувший родину ещё в юности. «Это село с таким песенным названием», – говорил он. Шелковкой называются у него сёла «Сказании о моём ровеснике», рассказ «Гуси-лебеди». На деле же и Ракитное («Почём в Ракитном радости»), и Камышинка («Мой друг Момич») оказываются  всё той же родной писателю Шелковкой, то есть Нижним Реутцем.
     Вообще названиями населённых пунктов, речек нашей области (Медвенского района в первую очередь) пестрят его рассказы и повести. Курский говор в его обоянской разновидности делает живой речь их персонажей, придавая ей необычайную живость и выразительность. Право же, не зря съездил писатель за говором в родные места. Но добыча его оказалась намного богаче. Курские сельские обычаи, обряды курского народного календаря, сельские праздники, вечерние посиделки и пение, описания быта и труда наших крестьян, жилищ и подворий – всё это органично вплетается в художественную ткань повести или рассказа.
     Но думается, что не только в памяти своей сохранил он картины сельского быта или подсмотрел за краткое время поездки на родину. Многое в его «Шелковских» повестях наводит на мысль, что поработал Константин Дмитриевич с материалами курских этнографов и фольклористов, некоторые детали напоминают о Е.И. Резановой, М.Г. Халанском, чьи фольклорные и этнографические материалы мог он прочитать в нашей, например, библиотеке. Ах, если бы хранили библиотеки сведения о тех, кто когда-то их посещал...
     Но так или иначе при его внимании к курской этнографии, основательном знании её, той художественной нагрузке, которую несут этнографические детали в его произведениях, вполне можно поставить в ряд писателей, называемых «писателями-этнографами». Он не так уж велик, этот ряд, который академик Вс. Миллер звал именем великого Пушкина. А среди курян писателем-этнографом можно назвать разве только Е.Л. Маркова, но Марков скорее был исследователем, дал яркие очерки обычаев и поверий крестьян Щигровского уезда, а в художественных произведениях он этого, кажется, не затрагивал.
     Литературной родиной писателя К. Воробьёва стала Литва. И не только потому, что здесь он начал писать и здесь прожил в писательском труде все отведённые ему годы. Литва – литературная родина Воробьёва, потому что в Литве он начал печа­таться и печатал здесь всё – даже когда в российских издательствах ему было отказано. Здесь, хотя его недолюбливал сам Эдуардас Межелайтис, Воробьёв имел многих друзей, в том числе из тех, что партизанили вместе с ним, их поддержка была реальной. Когда было трудно, он получил работу в газете «Советская Литва». Благодаря литовским издателям вышел, хотя и в сокращённом виде и под другим названием, «Мой друг Момич», в России всех напугавший своим содержанием. «Кстати сказать, ещё неизвестно, – писал критик Александр Станюта, – как могла бы сложиться личная судьба этого писателя, уроженца Курской области, бывшего военнопленного, не останься он после войны в Литве, где партизанил после побега из лагеря». В Литве, уже после смерти писателя, вышел и первый двухтомник Воробьёва – официально Россия всё ещё отказывалась его признать.
     Но родился он в Курской губернии, в самом центре России.
     Русский по крови и языку, всем духом, всеми помыслами и писательскими замыслами – как он мечтал о России! «Хочу в Русь!» – был крик его души.
     К 1970-м годам в Курске о Воробьёве, выдающемся писателе, родившемся на Курской земле, знали писатели, знала интеллигенция. Константин Дмитриевич был в дружбе с писателем-курянином М. М. Колосовым, работавшим в Москве, встречался и переписывался с Е. И. Носовым. Делались попытки воздействовать на партийное руководство в целях переменить отношение к Воробьёву. Но имя его долгое время было одиозным. Идеологией в Курском обкоме ведал тогда второй секретарь Шаров. Писатель П.Г. Сальников, один из тех, кто старался помочь Воробьёву вернуться на родину, горько шутил: «Стоило в кабинете Шарова произнести имя Воробьёва – взрывалась шаровая молния». В 1980-х все изменилось. Началась активная работа по созданию Дома-музея К.Д. Воробьёва в Медвенском районе (см. раздел "Музеи К.Д. Воробьёва").
     Творчество К.Д. Воробьёва занимает видное место в исследованиях курских учёных. Одним из первых исследователей был литературовед А. Е. Кедровский. Из работ последнего времени заслуживают внимание названная выше статья Е. М. Евглевского, В. Я. Зимина «К.Д. Воробьёв. Жизнь на тему...» , а также доклад Н.Е. Тарасенко на XX Фетовских чтениях (2005) «Образ провинции в художественном сознании Константина Воробьёва». Тема детства творчестве писателя разработана в исследованиях В. Я. Зимина ) и Ю. И. Симоненко . По материалам исследования о фольклорных традициях в творчестве К. Д. Воробьёва Ю. И. Симоненко защитила кандидатскую диссертацию. К исследованиям творчества К.Д. Воробьёва приступили также лингвисты нашего университета Т. В. Кризская.
     В 2008 году во исполнение постановления губернатора Курской области Михайлова А. Н. состоялось издание пятитомного собрания сочинений К.Д. Воробьёва (Воробьёв, К. Д. Собрание соч. В 5 т. Т. 1-5 / Комитет по культуре Кур­ской обл., издательский дом «Славянка»; сост. В. Г. Григоржевич, ред. В. П. Детков; художник Ю. И. Глюдза; редколлегия: В. В. Рудской, пред. [и др.]. – Курск, 2008). В состав редакционной коллегии входила дочь писателя Наталья Константиновна Воробьёва.
     Издание пятитомника – большое событие в литературной жизни Курска и области. При большом объёме составительской работы был осуществлён ещё удачный поиск новых материалов в фондах РГАЛИ. Издание осуществлено в оперативно короткий срок – с момента распоряжения губернатора прошло всего два года. Вызывают одобрение художественное оформление пятитомника  и высокое качество полиграфического исполнения.
     Пятитомник содержит почти всё написанное К. Д. Воробьёвым, включая выдержки из дневников, записных книжек и частично переписку писателя. Собрание дополнено воспоминаниями жены писателя В. В. Воробьёвой. И это важно в связи с тем, что до сих пор не написано серьёзной, научно выверенной биографии писателя. Поэтому "Розовый конь" В. В. Воробьёвой имеет значение единственного надёжного источника биографических сведений о К. Д. Воробьёве. Помещённое же во 2-м томе биографическое  исследование М. Чеботаева постоянно отсылает к воспоминаниям В.В. Воробьевой, а всё, что кроме, – личные впечатления автора от общения с К.Д. Воробьёвым : анализ его произведений.
     В собрании напечатано слово об отце, написанное дочерью писателя, речь сына Сергея Константиновича, при получении премии А. И. Солженицына, присуждённой К. Д. Воробьёву посмертно в 2001 году.
     Это новые, нигде не публиковавшиеся материалы, что неизбежно привлекает внимание к ним.
     Каждый том издания содержит раздел «Слово о К. Д. Воробьёве», в котором помещены наиболее значительные статьи и рецензии известных писателей, литературоведов и критиков о творчестве Воробьёва, в том числе статьи и выступления курских литераторов.
     Может быть, это и неплохо: присовокупив исследовательские и критические материалы, составитель даёт возможность читателю изучить дополнительную информацию без лишних поисков. Удобно учителю, всегда испытывающему дефицит времени. Легко библиотекарю при подготовке информационных материалов о писателе – всё под рукой. Но это – всего лишь часть написанного о Воробьёве, при установке на глубокое изучение без дополнительного поиска не обойтись.
     Оригинален принцип расположения произведений: «по этапам жизни воробьёвского героя». Здесь составитель реализовала идею Ю. Томашевского, высказанную в статье «Право на возвращение»: «Нужно только повести и рассказы выстроить по-своему – не так, как чередуются они в сборниках, а как смыкаются по времени, в котором живёт их герой – сначала мальчишка, потом юноша, потом человек мужающий, совсем взрослый, наконец, тот, чьи годы перешагнули через пятьдесят. Всё написанное Воробьёвым – словно повесть об одной жизни».
     Такая композиция собрания сочинений действительно помогает «выстроить» биографию героя, но с этим (как и по некоторым другим причинам) издание, к сожалению, лишается даже претензий на какую-либо более-менее научность. Впрочем, научного издания издатели, как видно, и не замышляли.
     Но собрание издано. Оно содержательно, читатель имеет здесь почти полного Воробьёва, причём с сопутствующими ценными материалами.
     Память о писателе живёт и поддерживается в Курской области. В целях увековечения памяти писателя 22 сентября 1989 года одна из новых улиц Курска названа именем Константина Воробьёва.      Ежегодно проводится творческий конкурс им. К. Воробьева на лучшее журналистское произведение на военно-патриотическую тему.
     Впервые конкурс  был объявлен в 2001 г. Курским областным Союзом журналистов и ОАО «Михайловский ГОК».
     Цель конкурса – продолжение летописи подвига нашего народа в Великой Отечественной войне, пропаганда героической истории и боевых традиций Российской армии и флота, повышение престижа военной службы, воспитание у молодежи любви к Родине, чувства ответственности  за ее судьбу.
     В конкурсе участвуют журналисты средств массовой информации Курской области, а также внештатные авторы.
     Победители конкурса определяются в двух номинациях: печатные и электронные СМИ.
     Итоги конкурса подводятся в канун Дня Победы - 9 Мая.