48 связь этих впечатлений с шекспировским творчеством и пьесой И. Франки. В дневниках А.Н. Островского есть запись о прогулке по Франкфурту, где упоминаются «банкирские изящные дворцы» и «дом царя банкиров Ротшильда» [4. Т. 10. С. 386]. Островский обращает внимание на положение еврейской общины в этом немецком городе: «Потом проехали по жидовскому кварталу узенькой улицей вроде Щербаковского переулка, только с узенькими, высокими, очень бедными домами. Из одного такого домика вышло семейство Ротшильдов. Очень невзрачный домишко, нам его показывал извозчик. Заходили в богатую синагогу. Франкфурт – жидовское гнездо и земля обетованная» [Там же. С. 382]. Эта дневниковая заметка позволяет говорить о том, что Островского интересовала еврейская тема, социальное положение и психологическое состояние обитателей еврейского квартала Франкфурта. Текст итальянской пьесы давал возможность освежить впечатления от заграничного путешествия и художественно осмыслить психологию нового слоя буржуазной Европы – банкиров, ростовщиков, людей, связанных с накоплением богатства. Не случайно фамилия героя Готшильд близка по звучанию с фамилией Ротшильда. Некоторые сюжетные ситуации и персонажи итальянской пьесы восходят к комедии Шекспира «Венецианский купец»: темы ростовщичества, банкротства, выгоды, противостояние религий и любовь вне границ и конфессий. Образ еврея Натана генетически связан с образом еврея-ростовщика Шейлока. Для Островского творчество Шекспира всегда было образцом в изображении страстей и характеров: «...самые совершенные произведения драматические написаны англичанином», – говорил он [Там же. С. 110]. Современник драматурга А.Ф. Кони, вспоминая литературные беседы с Островским о Шекспире и Сервантесе, писал: «Анализируя <...> человеческие страсти как материал для драматического произведения, он находил, что каждая из них имеет своего рода представителя в отдельных образах, разработанных Шекспиром» [7. С. 196]. Именно эта общечеловеческая универсальность привлекала Островского и направляла его внимание к художественному восприятию и осмыслению образов мировой драматургии. Обращение к переводу пьесы о «великом банкире» опиралось на знание и понимание Островским важности традиций Шекспира. Островский дважды переводил комедию «The Taming of the Shrew» («Укрощение злой жены» (1850) в прозе и «Усмирение своенравной» (1865) в стихах) и начал перевод «Антония и Клеопатры» (1886). В описании библиотеки Островского [8. С. 16] упоминается десятитомное собрание сочинений Шекспира «Shakespeare W. The works. The texts revised by A. Dyce», в которое включён текст «Венецианского купца». Таким образом, работа над Шекспиром была для Островского не только школой перевода, она питала творческое воображение драматурга при создании образа героя нового времени в «Великом банкире», выполненном по канве шекспировского шедевра. Интерес Островского к пьесе И. Франки был обусловлен и сближением драматургов в эстетической установке на изображение обыкновенного человека в процессе его духовного развития, представленного на разных этапах, т.е. в движении во времени, хроникально. Жанр хроники в середине 1860-х гг. приобретал в творчестве Островского универсальный характер. За два года до перевода «Великого банкира» Островский заканчивает пьесу «Пучина», где изображает духовную драму современного героя. Кисельников (главный герой «Пучины»), проходит путь от студентаидеалиста до мелкого судейского чиновника. Это история молодого человека, окончившего университет, вступающего в жизнь с надеждами и упованиями на светлое будущее. После женитьбы его затягивает пучина быта. Чистота помыслов трагически затмевается нищетой, и в одну из тягостных минут помрачения Кисельников совершает преступление – берёт взятку, что приводит его к безумию, предсказанному в первом действии размышлением: «Бедность страшна не лишениями, не недостатками, а тем, что сводит человека в тот низкий круг, в котором нет ни ума, ни чести, ни нравственности, а только пороки, предрассудки да суеверия» [4. Т. 6. С. 235]. Судьбы героев Островского и И. Франки складываются по-разному, но они равно поставлены в ситуацию жизненных испытаний. Натан говорит: «Я имел основание сказать, что с того времени я стал человеком, я перестал быть рабом, нищим... я сам распоряжаюсь своим...» [Там же. Т. 9. С. 124]. Не только бедность может свести человека в «низкий круг». Путь в бездну порока может указать и богатство. Богатство является проверкой доблести, нравственности, великодушия, богатство сопровождается ответственностью, которая представляет собой испытание совести. Островский обратился к жанру хроники, чтобы изобразить жизнь героя в её развитии. В «Пучине» события жизни Кисельникова изображаются через временные отрезки в пять и семь лет. В «Великом банкире» представлена хроника конца 1792 и начала 1814 г. В обеих пьесах показаны изменения главных героев, основанные на принятом когда-то решении, оказавшимся поворотным для их жизни. Важным аспектом жанровой стратегии Островского был вопрос о способах создания психологически точной картины душевной жизни обыкновенного человека. Здесь оказался важен опыт европейской мелодрамы, достоинство и ограниченность которой осознавал русский драматург. В «Пучине» Островский использовал сюжетную схему мелодрамы Виктора Дюканжа «Тридцать лет, или Жизнь игрока»4, в свою очередь, являющейся переработкой комедии Ж.-Ф. Реньяра «Игрок»5. В тексте «Пучины» даётся оценка европейской мелодраме, происходит критическое осмысление классической мелодрамы В. Дюканжа. В начале пьесы идёт разговор студентов, которые высказываются по поводу постановки «Жизни игрока»: «Сухая пьеса. Голая мораль»; «Всё эффекты, всё ужасы нарочно прибраны, как на подбор» [4. Т. 6. С. 201]. Высказывания студентов делают явной мысль Островского о непри-
RkJQdWJsaXNoZXIy ODU5MjA=