Н. М. Погрецкая

А. А. ДЕЙНЕКА И ЕГО ВОСПОМИНАНИЯ О КУРСКЕ

Автор знаменитых полотен «Оборона Петрограда» (1928) и «Оборона Севастополя» (1912), выдающийся советский художник Александр Александрович Дейнека - фигура первоплановая в отечественной художественной культуре. В романтических и масштабных образах он воплотил утопические идеалы социалистической эпохи и представления о гармоническом человеке настоящего и будущего. Искусство Дейнеки является как бы пластической формулой этого периода. Оно закрепило в нашем сознании образ времени, стремившегося обогнать себя самое, и людей с их нерушимой и наивной верой в технический прогресс и прекрасное завтра («На стройке новых цехов» (1926), «Обеденный перерыв в Донбассе» (1935), «Будущие летчики» (1937), «Раздолье» (1944) и другие). Наряду с общественно значимыми произведениями так называемой «большой темы» Дейнека создает много лирических, четко обозначивших компенсаторную линию в его творчестве («На балконе» (1931), «Спящий ребенок с васильками» (1932), серия «Сухие листья» (1933) и другие).

Воспоминания Дейнеки о Курске в основном сосредоточены в его автобиографических очерках, заметках к биографии и в обращениях к зрителю, предпосланных к каталогам его выставок. Поскольку подобные жанры предполагают краткость изложения, то тексты Дейнеки и обладают указан ной особенностью. В них нет мемуарной неторопливости, мелочей, бытовых подробностей. При всей стремительности изложения и известной скупости эпитетов автор передаёт остроту своих впечатлений и создает выразительные картины жизни юрода и его окраин в начале XX века.

* * *

Родился в 1899 году в Курске, рос за городом, в саду, на огородах. Родным некогда было заниматься моим воспитанием — отец и мать рано уходили на работу. Отец мой был железнодорожником, мать работницей. Детство помню – луга с цветами, река, на которой начал плавать трех лет, запах яблок..., голуби. Школа. После уроков опять река, ребята, набеги на сады, драки, быт пригорода, мастерового люда, прямые грубые правы. Бродяжил с ребятами по деревням, удили рыбу, охотились; в городе дрались с барчуками-гимназистами, белыми воротничками. В училище любил математику, слесарил, рисовал. Хотел быть инженером, — но оказалось не по карману. Шестнадцати лет уехал в Харьковское художественное училище. С этого момента начинаю вести самостоятельную (и экономически) жизнь. Отец, рабочий, очень недолюбливал художников и потому мне не помогал.

По праздникам на реке были рабочие гуляния, пели песни, которые запрещались. Мы влезали на деревья и смотрели, как казаки на маленьких сибирских лошадках разгоняли нагайками гулявших. Была суматоха, пыль, крик, и непонятно, что почему.

Я также смотрел на курские крестные ходы — огромные толпы людей в ярких костюмах, потных, спешащих за тяжелейшими фонарями в цветах, и меня удивляло, почему эту тяжесть надо тащить двадцать пять верст, и казалось, что это делают по приказу стражников, которые были верхами.

Но я любил ярмарки, и особенно где торгуют лошадьми самыми разными – и тяжеловозами, и орловцами, и простыми сивками с жеребятами. Я смотрел, как они делают пробежку и как они нехотя бегут — непривычные — и с каким гиком их понукают верховые – красавцы цыгане.

Меня улица заставляла драться, это был ее закон. Старше я был на кулачках и. приезжая из Харькова, ходил на замерзшую реку и, идя, думал, что это грубо и дико, а приходил сбрасывал шинель и с азартом лез в гущу; и я бил, и меня тузили, и было замечательно. Любил по топкому льду кататься на коньках, лед прогибался, я бежал и иногда проваливался. В половодье мы выплывали на лодке, нас несла мутная вода вместе с льдинами — это был азарт. Однажды лодку перевернуло, надо было в одежде выплывать, но азарт и желание пробовать не покидали. Я удивлялся всегда одному, что неприятность и несчастье нас не останавливают от азарта жизни, от оптимизма...

Сколько я себя помню, я всегда рисовал; мои детские впечатления и наблюдения я старался передать в рисунках – бегущие собаки, птицеловы с клетками, лошади в упряжке и просто лошади, летящие вороны... Примитивные, они, эти ранние зарисовки, были предельно искренни. В пять лет я засыпал над рисунками от творческого напряжения.

Никаких традиций, кроме традиций народного творчества ни от отца, ни от матери я не воспринял.

Совсем маленьким, пятилетним, я любил рыться в бабкином сундучке в свертках сухих трав, вышитых рушников, в ее незатейливом хозяйстве... Сундучок был обклеен всевозможными картинками. Это были лубки, открытки и даже этикетки. Мне самому хотелось сделать нечто подобное. Моя мамаша уступила моим отчаянным просьбам и отдала на обклейку моими рисунками свои сундук.

Что это были за дни, какая кипучая деятельность! Появились фризы бесконечных охотничьих кавалькад, бегущие борзые с высунутыми языками, дамы под зонтиками в колясках, бабы с ведрами воды на коромыслах, марширующие солдаты, летящие на юг птицы и многое другое... Оба сундука погибли, обе старухи умерли, но какое это было замечательное время! Это первое мое оформление было, кажется, самым совершенным.

В детстве сад при доме, где мы жили, казался мне непроходимым. Когда родители переехали в квартиру на горе, мне наш прежний сад показался таким маленьким под горой. Зато я увидел десятиверстые дали с рекой Сеймом, а за ней — уходящие к горизонту дубовые леса. Меня тянуло поглядеть: а что там за лесами, какая жизнь, какие люди?

В шестнадцать лет я поехал учиться в Харьков, промелькнули леса...

Позже я мною ездил по России. Европе, Америке, плавал и летал, обогащался впечатлениями. Но самым ярким из них был мой полет в двадцатом году над Курском. Я город сверху не узнал — в таком неожиданном для меня виде показались дома, улицы, сады. Я увидел город в иной перспективе, по-новому, но был еще далек от мысли, что это мне пригодится в искусстве.

По я не только смотрел на далекие мрекпе горизонты. Меня окружала суровая жизнь, временами жестокая,

Восемнадцатый год в Курске. Подготовка к первой годовщине Октябрьской революции. Первые опыты монументальных работ. Работаю в Наробразе инструктором, разъезжаю во губерниям. В Курске увлечения петроградскими левыми течениями: насаждаю на курских ухабах яркий кубизм... Работаю в курском РОСТА, ударные кампании в городе по изданию района и на фронте.

Я сейчас разбираюсь в воспоминаниях, они разные — и зрительные, и осязательные, как далекие волны в поисках на радиоприемнике. Вдруг я слышу давнишние и родные голоса — отца, матери, звук песен за рекой, мычание коров, спокойную речь учителя и плач старухи, безнадежный, далекий, над умершим сыном. Потом до меня доходят запахи цветов, самые разные, самые тонкие — ведь каждый цветок пахнет по-своему, как свой запах имеет разный сорт яблок, смородины, деревья, даже птичка лесная и многое, многое.