20 / 36
18
Офицеры и чиновники, бросившие службу, жалованья не получали, и чтобы
просуществовать, они или торговали на улицах газетами, или скалывали лед, или
поделались лакеями в ресторанах, или просто спекулировали на черном рынке. Первое
время с непривычки неприятно было смотреть на это.
Большевики очень часто устраивали демонстрации, в которых должны были
участвовать все рабочие. Они выходили из какой-нибудь фабрики и несли множество
плакатов, за которыми шла серая, неприветливая толпа. Чего только не было написано на
этих плакатах: «Смерть золотопогонникам», «Смерть буржуям», «Смерть капиталистам»,
«Смерть прихвостням капиталистов», «Религия ‒ опиум для народа», «Мир хижинам,
война дворцам», «Мир без аннексий и контрибуций» и т. д.
Война продолжалась, но солдаты давно перестали воевать. Многие бросали свои
части и с винтовками уходили домой. Немцы повели наступление и каждый день
занимали столько, сколько могла проскакать кавалерия. Старых офицеров почти не
осталось в войсках, последними руководили различные комиссары. Эти войска в
паническом страхе бежали перед немцами. Немцы в короткое время заняли Псковскую
губернию, Белоруссию, Украину, Крым, Донскую область и вкатились на Кавказ. Тогда
большевистские заправилы решили прекратить войну и заключить мир. В городе Брест-
Литовске съехались две делегации: немецкая под председательством генерала Гофмана и
советская под председательством Бронштейна ‒ Троцкого. В качестве экспертов
захватили с собой генерала Скалона и адмирала Альтфатера. Генерал Гофман, выставив
требования Германии, потребовал их удовлетворить. Большевики оспаривали. Тогда
Гофман ударил кулаком по столу и потребовал прекратить спор. Советские представители
обиделись, и Бронштейн—Троцкий заявил, что они мирных условий не подпишут. На
этом и разъехались. Хотя мира и не было, но все требования немцев большевики
выполнили. Этот мир назывался «Похабный мир». Генерал Скалон в одно из заседаний, не
выдержав позора России, вышел в соседнюю комнату и застрелился. Адмирал Альтфатер
пробыл до конца на переговорах. Через некоторое время он тоже покончил жизнь
самоубийством.
* * *
Наша комиссия в декабре испытывала последний эскадренный миноносец
«Миклуха Маклай» и работала до марта 1918 г., когда комиссар Главного морского штаба
Сакс отдал приказ о ликвидации комиссии. Нам выдали месячные оклады и распустили.
В Петербурге скоро начался голод. Свободной торговли не было, и мало кто
заботился о доставке провианта в город. Большевики ввели карточки, по которым
выдавалась населению вобла и по четверти фунта хлеба в день, то есть 50 гр. Менее
предприимчивые пухли от голода и умирали. Для лошадей тоже не было провианта, и
часто на улицах лежали дохлые лошади с вспухшими животами.
Меня как-то на улице встретил один из матросов «Александра II» и попросил зайти
к нему. Он жил с двумя матросами в одной из комнат на Николаевском вокзале. Все они
были комиссарами на Виндаво˗Рыбинской железной дороге. Ночью участвовали в
разграблении какого-то винного погреба, и матросу захотелось угостить меня. Они имели
много всевозможной провизии и с моим приходом устроили большой пир. Узнав, что я
нигде не служу, начали уговаривать, чтобы я стал комиссаром всей Виндаво˗Рыбинской
железной дороги, и собрались уже телефонировать Ленину. Насилу удалось уговорить не
делать этого. Когда я уходил домой, они позвали извозчика, положили ящик французского
коньяку «Бисквит» в 48 бутылок, консервов, муки, ветчины, сахару, масла и подарили
мне, сказав: чтобы не было голодно.