14 / 198
Но сестра будто и не слыхала меня. Только под конец про-
ронила:
— Очерствели вы... Я не к вам, я к солдатам... Они скорее
поймут...
Один турецкий раненый, как нарочно, метался у самого
вала. Крики его так и раздавались в ушах. Пробовали его под-
стрелить солдаты, - нельзя... В мертвой точке лежал совсем.
— Коли вы не хотите, я пойду... сама пойду...
И прежде, чем мы успели опомниться, прежде, чем успели
схватить ее за платье, Васильева была уже за валом. Так и ос-
тались в памяти резко обрисовавшийся на свету силуэт ее, го-
лова, закинутая к небесам, рука, творящая кресты. Скры-
лась... Точно проскользнула в амбразуру, оставленную для ору-
дия.
— Что же это, братцы!.. Ужели ж покинуть?
— Не гоже...
Старый унтер с георгиевскими крестами и медалью за хи-
винский поход перескочил через бруствер.
Ад поднялся опять... Пули засвистали отовсюду; шипя,
впивались в сырую землю вала, сбивали ветви дикой яблони
позади траншеи, сыпались сверху, точно это не турецкие пули,
а серые тучи, что прятали от нас голубое небо, брызгали горя-
чим свинцовым ливнем на жаждущую тепла и света зелень. Не
прошло и нескольких минут, как санитары с носилками были
уже за валом.
Сестра не обращала внимания на смерть, торжествовав-
шую свистом и злобным жужжанием вокруг нее свою деше-
вую победу, наклонялась над кустарниками и отыскивала ра-
неных турок. На лице — ни малейшего страха, одинаково
бледное, глаза только смотрят внимательнее, да грудь дышит
нервно...
К чести турок, как только заметили, зачем сошли наши, —
опустили ружья, выставили головы над валом и давай сле-
дить... Видимо, они были изумлены. Ни одного выстрела. Ти-
шина воцарилась на позициях, и только гранаты пролетали в
высоте, да далеко-далеко перестреливались одна с другой ка-
кие-то две неугомонные батареи.
Рослый турок, раненый в спину насквозь, как только его
внесли на носилках за вал, схватил руку Васильевой, прижал
руку к губам, а у самого слезы так и стоят на глазах.
Ишь, гололобый... Разжалобился! — тронутым тоном обер-
нулся к нему сосед-солдат.