79 / 198
чалась сильная смертность: только в трех казенных столичных
скудельницах, куда царь велел подбирать бесприютные жерт-
вы, за два года 4 месяца их насчитали 127 тыс. Но беда созда-
на была в значительной мере искусственно. Хлеба оставалось
довольно от прежних урожаев. После, когда самозванцы на-
воднили Русь шайками поляков и казаков, которые своими
опустошениями прекратили посевы на обширных пространст-
вах, этого запасного хлеба много лет хватало не только на сво-
их, но и на врагов. При первых признаках неурожая начала
разыгрываться хлебная спекуляция. Крупные землевладельцы
заперли свои склады. Скупщики пустили все в оборот, деньги,
утварь, дорогое платье, чтобы забрать продажный хлеб. Те и
другие не пускали ни зерна на рынок, выжидая высоких цен,
радуясь, по выражению современника, барышам, «конца же
вещи не разумеюще, сплетены смуты слагающе и народ сму-
щающее». Хлебные цены были взбиты на страшную высоту:
четверть ржи с 20 тогдашних копеек скоро поднялась до 6 р.,
равнявшихся нашим 60 р., т. е. вздорожала в 30 раз! Царь
принимал строгие и решительные меры против зла, запретил
винокурение и пивоварение, велел сыскивать скупщиков и
бить кнутом на рынках нещадно, переписывать их запасы и
продавать в розницу понемногу, предписывал обязательные
цены и карал тяжкими штрафами тех, кто таил свои запасы.
Сохранившийся памятник вскрыл нам одну из частных
благотворительных деятельностей, которые в то время работа-
ли внизу, на местах, когда царь боролся с народным бедствием
наверху. Жила тогда в своем имении вдова-помещица, жена
зажиточного провинциального дворянина, Ульяна Устиновна
Осорьина. Это была простая, обыкновенная добрая женщина
древней Руси, скромная, боявшаяся чем-нибудь стать выше
окружающих. Она отличалась от других разве только тем, что
жалость к бедному и убогому,— чувство, с которым русская
женщина на свет родится, — в ней была тоньше и глубже, об-
наруживалась напряженнее, чем во многих других и, развива-
ясь от непрерывной практики, постепенно наполнила все ее
существо, стала основным стимулом ее нравственной жизни,
ежеминутным влечением ее вечно деятельного сердца. Еще до
замужества, живи у тетки по смерти родителей, она обшивала
всех сирот и немощных вдов в ее деревне, и часто до рассвета
не гасла свеча в ее светлице. По выходе ее замуж свекровь по-
ручила ей ведение домашнего хозяйства, и невестка оказалась