ходила всю зиму без шубы. Начало страшного голодного трех-
летия при царе Борисе застало ее в нижегородской вотчине
совсем неприготовленной. С полей своих она не собрала ни
зерна, запасов не было, скот пал почти весь от бескормицы. Но
она не упала духом, а бодро принялась за дело, распродала ос-
таток скота, платье, посуду, все ценное в доме и на выручен-
ные деньги покупала хлеб, который и раздавала голодающим,
ни одного просящего не отпускала с пустыми руками и особен-
но заботилась о прокормлении своей челяди. Тогда многие рас-
четливые господа просто прогоняли с дворов своих холопов,
чтобы не кормить их, но не давали им отпускных, чтобы после
воротить их в неволю. Брошенные на произвол судьбы среди
всеобщей паники, холопы принимались воровать и грабить.
Ульяна больше всего старалась не допустить до этого своих че-
лядинцев и удерживала их при себе, сколько было у ней силы.
Наконец, она дошла до последней степени нищеты, обобрала
себя дочиста, так что не в чем стало выйти в церковь. Выбив-
шись из сил, израсходован весь хлеб до последнего зерна, она
объявила своей крепостной дворне, что кормить ее больше она
не может, кто желает, пусть берет свои крепости или отпуск-
ные и идет с Богом на волю. Некоторые ушли от нее, и она
проводила их с молитвой и благословением; но другие отказа-
лись от воли, объявили, что не пойдут, скорее умрут со своей
госпожой, чем покинут ее. Она разослала своих верных слуг по
лесам и полям собирать древесную кору и лебеду и принялась
печь хлеб из этих суррогатов, которыми кормилась с детьми и
холопами, даже ухитрялась делиться с нищими, «потому что в
то время нищих было без числа», лаконически замечает ее био-
граф. Окрестные помещики с упреком говорили этим нищим:
зачем это вы заходите к ней? Чего взять с нее? Она и сама по-
мирает с голоду. — А мы вот что скажем,—говорили нищие:—
много обошли мы сел, где нам подавали настоящий хлеб, да и
он не елся нам так всласть, как хлеб этой вдовы—как бишь ее?
Многие нищие не умели и назвать ее по имени. Тогда соседи-
помещики начали подсылать к Ульяне за ее диковинным хле-
бом: отведав его, они находили, что нищие были правы, и с
удивлением говорили меж себя: мастера же ее холопы хлебы
печь! С какой любовью надобно подавать нищему ломоть хле-
ба, не безукоризненного в химическом отношении, чтобы этот
ломоть становился предметом поэтической легенды тотчас,
как был съедаем! Два года терпела она такую нищету и не опе-