Рекомендуем для чтения

дитной операции с медными деньгами, представлявшей небы-

валую новость в тогдашней финансовой политике, и не его ви-

на, если опыт кончился не благополучно. Много занятый по

службе, пользуясь полным доверием царя и царицы и большим

уважением придворного общества, воспитатель царевича

Алексея, Ртищев поставил задачей своей частной жизни слу-

жение страждущему и нуждающемуся человечеству. Помощь

ближнему была постоянной потребностью его сердца, а его

взгляд на себя и на ближнего сообщал этой потребности харак-

тер ответственного, но непритязательного нравственного дол-

га. Ртищев принадлежал к числу тех редких и немного стран-

ных людей, у которых совсем нет самолюбия, по крайней мере,

в простом ходячем смысле этого слова. Наперекор природным

инстинктам и исходным людским привычкам, в заповеди

Христовой любить ближнего своего, как самого себя, он считал

себя способным исполнять только первую часть: он и самого

себя любил только для ближнего, считая себя самым последним

из своих ближних, о котором не грешно подумать разве только

тогда, когда уже не о ком больше думать — совершенно еван-

гельский человек, правая щека которого сама собою без хва-

стовства и расчета подставлялась ударившему по левой, как

будто это было требованием физического закона или светского

приличия, а не подвигом смирения. Ртищев не понимал оби-

ды, как иные не знают вкуса в вине, не считая этого за воз-

держание, а просто не понимая, как это можно пить такую не-

приятную и бесполезную вещь. Своему обидчику он первый

шел навстречу с просьбой о прощении и примирении. С высо-

ты своего общественного положения он не умел скользить вы-

сокомерным взглядом поверх людских голов, останавливаясь

на них лишь для того, чтобы сосчитать их. Человек не был для

него только счетной единицей, особенно человек бедный и

страждущий. Высокое положение только расширило, как бы

сказать, пространство его человеколюбия, дав ему возмож-

ность видеть, сколько живет на свете людей, которым надо по-

мочь, и его сострадательное чувство не довольствовалось помо-

щью первому встречному страданию. С высоты древнерусско-

го сострадания личному, конкретному горю, вот тому или это-

му несчастному человеку, Ртищев умел подняться до способно-

сти соболезновать людскому несчастью, как общему злу, и бо-

роться с ним, как со своим личным бедствием. Потому случай-

ные и прерывистые вызовы личной благотворительности он