44 / 59
42
централизованно
воспроизводящиеся
высокие
культуры
,
каждая
из
которых
защищена
своим
государством
» [
Геллнер
1991: 112].
Поэтому
представляется
не
совсем
корректным
рассматривать
национализм
через
призму
истории
,
как
некий
реликт
прошлого
,
несовместимый
с
настоящим
,
тем
более
с
будущим
.
В
действительности
мы
имеем
дело
с
совершенно
новыми
явлениями
,
порожденными
именно
современными
реалиями
,
хотя
к
ним
и
применяются
названия
,
ярлыки
и
стереотипы
,
заимствованные
из
прошлого
.
В
связи
с
этим
обращает
на
себя
внимание
тот
факт
,
что
в
России
,
да
и
за
рубежом
определенной
популярностью
пользуются
идеи
авторов
,
которые
вообще
ставят
под
сомнение
сам
факт
существования
наций
как
реальных
феноменов
внутригосударственной жизни
.
К
примеру
,
известный
отечественный
ученый
В
.
П
.
Тишков
,
который
внес
большой
позитивный
вклад
в
развитие
советской
/
российской
этнологии
,
указывает
,
что
«
длительные
трудности
с
определением
понятия
‘
нация
’
связаны
не
со
сложностью
определяемой
материи
,
а
с
эпистемологически
неверной
посылкой
придать
значимость
объективной
категории
по
сути
пустому
,
но
ставшему
эмоционально
влиятельным
слову
,
за
исключительное
обладание
которым
состязаются
две
формы
социальной
группировки
людей
–
государства
и
этнокультурные
общности
» [
Тишков
1997: 83].
И
делает
вывод
: «
По
моему
убеждению
,
нация
–
это
политический
лозунг
и
средство
мобилизации
,
а
вовсе
не
научная
категория
.
Состоя
почти
из
одних
исключений
,
оговорок
и
противоречий
,
это
понятие
как
таковое
не
имеет
права
на
существование
и
должно
быть
исключено
из
языка
науки
.
В
этнокультурном
смысле
категориальность
понятия
нация
утратила
в
современном
мире
всякое
значение
и
стала
фактически
синонимом
этнической
группы
» [
там
же
].
Все
эти
суждения
были
обоснованием
тезиса
о
том
,
что
«
выход
из
теоретического
тупика
–
в
отказе
от
термина
‘
нация
’
в
его
этническом
значении
и
сохранении
того
его
значения
,
которое
принято
в
мировой
научной
литературе
и