Для многих поколений романы Ф. М. Достоевского, глубокого сердцеведца и христианского пророка, гения, формирующего духовный мост меж земным и вечным, были и остаются живительным источником православной веры, той силы, которая выпрямляет и перерождает каждого из нас.
«Наш народ велик и прекрасен потому, что он верует, и потому, что у него есть Православие», – скажет писатель, а в записной книжке отметит: «Вникните в Православие: это вовсе не одна только церковность и обрядность, это живое чувство, обратившееся у народа нашего в одну из тех основных живых сил, без которых не живут нации. В русском Христианстве, по-настоящему, даже и мистицизма нет вовсе, в нём одно человеколюбие, один Христов образ, – по крайней мере, это главное».
Многие святые XX века, например Иустин Попович, называли писателя своим учителем, а в 1970-е годы, когда храмы неожиданно стали пополняться молодежью, многие на вопрос: «Почему?» – отвечали: «Читали Достоевского».
Федору Михайловичу, учившемуся в детстве читать по «Сто четырем священным историям Ветхого и Нового Завета», особо запомнился диакон, преподававший братьям и ему, 6-летнему, Закон Божий, умиляя их сердца.
О четырех годах каторги за обвинение в чтении атеистического письма Белинского к Гоголю, на которой Достоевский был лишен возможности писать, а единственной его книгой была Библия, он вспоминал: «Я там себя понял… Христа понял… русского человека понял и почувствовал…»
А 22 декабря 1849 года, когда ему был объявлен приговор к казни, неожиданное помилование писатель воспринял как воскрешение: «Как оглянусь на прошедшее да подумаю, сколько даром потрачено времени, сколько его пропало в заблуждениях, в ошибках, в праздности, в неуменье жить; как не дорожил я им, сколько раз я грешил против сердца моего и духа, – так кровью обливается сердце мое. Жизнь – дар, жизнь – счастье, каждая минута могла быть веком счастья… Теперь, переменяя жизнь, перерождаюсь в новую форму…».
Произведения Достоевского буквально пронизывает Священное Писание. Особый интерес, как известно, у него вызывала Книга Иова, трагическое бремя опыта которого было близким писателю: «Читаю книгу Иова, и она приводит меня в болезненный восторг: бросаю читать и хожу по часу по комнате, чуть не плача…»
Вместе с тем, религиозность Достоевского была испещрена сомнениями, свойственными каждому ищущему человеку. В дневниках писатель сознается: «…Не как мальчик же я верую во Христа и Его исповедую, а через большое горнило сомнений моя осанна прошла…», а в письме А. Майкову скажет, что вопрос о существовании Бога был главным вопросом, которым он «мучился сознательно и бессознательно всю жизнь».
В романах Достоевского ярко показан поиск веры человеком, в сердце которого, по словам писателя, как на поле битвы, дьявол с Богом борется, и обрисован крах любых действий человека, основанных на безверии и отсутствии Творца. Героям, ступившим во тьму греха, являющегося смрадом, все-таки свойственно стремление к свету. Вспомним «переступившего» Раскольникова, убивающего процентщицу Алену Ивановну, чтобы доказать, что он «не тварь дрожащая, а право имеет», чтобы удовлетворить свою гордыню. Беременная сестра старухи случайно становится свидетелем происходящего – и в результате Раскольников погубит три души. Страшные муки совести замучат героя. Однако, уверен Достоевский, «совесть без Бога есть ужас, она может заблудиться до самого безнравственного». Именно словами Порфирия Петровича о том, что «страдание – великая вещь» писатель не только развенчивает идею «сверхчеловека», но и возвращает Раскольникова к жизни иной с помощью деятельной любви Сонечки Мармеладовой. Убийца заставляет Сонечку читать историю о воскрешении Лазаря. Зло, согласно автору, помогает зазвучать струнам добра в душе самого отчаянного грешника, ибо и его образ в глубине таит красоту Господню. Вот почему «Преступлению и наказанию» свойствен символичный финал: «Но тут уж начинается новая история, история постепенного обновления человека, история постепенного перерождения его…»
Смерть младшего сына стала одной из причин, по которой Достоевский совершил поездку в Оптину пустынь, где встретился со старцем Амвросием. Тот, по воспоминаниям, после келейной беседы «о многих насущных вопросах духовной жизни и спасении души» оставил о писателе такую характеристику: «Это – кающийся», увидев в нем глубокое смирение, помогающее достичь главной цели христианской жизни – любви.
Работая над своим последним романом «Братья Карамазовы», Достоевский так сформулировал свою главную задачу и, на наш взгляд, успешно решил ее: «Церковь как положительный общественный идеал должна была явиться центральною идеей нового романа…». Церковь, цель которой воссоединить людей в утраченное ими единство, где все были бы как Христос. В качестве эпиграфа к роману Достоевский берет слова из Евангелия от Иоанна: «Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода». Пасхальный метафорический смысл этой фразы является ключом не только к «Братьям Карамазовым», но и ко всему творчеству писателя как притче о духовной смерти и духовном возрождении, о человеке и Христе, о земном бытии и Церкви.
Нет чужого и своего греха, уверен Достоевский и словами старца Зосимы, «идеального христианина», воплотившего в себе черты святых отцов Тихона Задонского, Амвросия Оптинского и проповедующего вечные библейские законы, наставляет: «…Сделай себя же ответчиком за весь грех людской… ибо чуть только сделаешь себя за всё и за всех ответчиком искренно, то тотчас же увидишь, что оно так и есть в самом деле и что ты-то и есть за всех и за вся виноват».
Все поступки человека, по мнению писателя, должны соизмеряться со Христовыми, иначе же, следуя логике Ивана Карамазова: «Если Бога нет, то все дозволено» – грех торжествует и спасения нет. Достоевский учит нас богообщению, умению видеть образ Божий в каждом. Любой, по формуле писателя, очистив себя от личины греха, призван уподобиться Христу, ставя себя на второе место перед ближним, служа ему. Благодаря князю Мышкину из романа «Идиот» герои получают свое человеческое становление. Мышкин буквально реализует заповедь «Возлюби ближнего твоего, как самого себя»
Бескомпромиссно следуя евангельским истинам, Достоевский сложил себе Символ веры: «…нет ничего прекраснее, глубже, симпатичнее, разумнее, мужественнее и совершеннее Христа, и не только нет, но и с ревнивою любовью говорю себе, что и не может быть. Мало того, если б кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше бы хотелось оставаться со Христом, нежели с истиной».